Виталий Лозовский - Как выжить и провести время с пользой в тюрьме. Часть 1

Основная масса терминов — обычные слова русского языка, часто упрощенные, вульгаризированные, которым иногда придается несколько иное, но, зачастую, остроумное значение. Решка — решетка, акула — ножовочное полотно (для перепиливания решетки), барыга (ср. барыш, барыши) — скупщик краденого, торговец в зоне или осужденный по хозяйственным статьям, коммерсант; беспредел — беззаконие, тормоза — двери в камере, западло, заточка, следить за базаром (за метлой), подмотать вату — собрать вещи, съехать (от камерного скрутить матрас — вату, при выезде из хаты), гнать (переживать, говорить не в тему или против), гнать порожняки, опустить, обидеть — изнасиловать, пацан, общак, кум — опер, и т. п.

Целый набор зоологизмов — да простят меня лингвисты — не знаю, есть ли у них такой термин. Козел (рогатый), петух, курица (наседка) — стукач, черт (отнесем и его к этой группе), бык, конь, конячить, кобыла, крыса (ворующий у своих), крысятничать, гад…

Множество прилагательных, перешедших в разряд существительных: кумовской, ментовской, мусорской, опущенный, обиженный, блатной, черный, красный, цветной, серый, полосатый, угловой, смотрящий…

О всемерном проникновении фени в повседневную речь, в средства массовой информации, кино, литературу немало сейчас говорят, и, в основном, с отрицательным оттенком. Но — "с песни слова не выкинешь". Это часть нашей культуры, нашей жизни — через тюрьмы за свою жизнь проходят не меньше 10–15 % мужского населения страны. И такое "проникновение" отчасти связано с проникновением все большего количества информации об этом затерянном мире в общество. То, что раньше (да и сейчас немало) тщательно скрывалось, постепенно выходит наружу.

Да и нельзя отрицать то, что феня имеет свою музыку, свой шарм, что отмечал вышеупомянутый классик словесности. Если отбросить обывательскую предвзятость по поводу "морального облика" ее носителей, то этого нельзя не заметить. Меня неоднократно буквально поражала и завораживала емкость слов и фраз блатной лексики, ее мелодия. Это живой, яркий, эмоциональный и самобытный язык, который всегда будет привлекать этим нормальных людей, в среде которых никогда не приветствовалась рафинированная речь школьных учебников.

Это можно объяснить и тем, что феня ориентирована больше на эмоции, а не на интеллект. Как и романтика воровской жизни, в которой мало логики, зато много эмоций. Поэтому ею будут пользоваться, вплетать в речь. Это такой же русский язык, часть российской, советской, постсоветской — уж не знаю, как и называть ее — культуры и поэтому им просто невозможно засорить "великий могучий" и остальные не менее красивые языки. Засорить их можно только тупоумием не к месту и без чувства использующих феню и ханжеством ревнителей "чистоты" и "правильности".

Матерное слово, к месту сказанное, заменит три пространных предложения. Так же и с феней. Просто надо за метлой следить:) — всему свое время и место. Да и назвать феню чисто прерогативой уголовного мира, как минимум, несерьезно. Сейчас трудно сказать, что и куда перешло — из фени в повседневную речь или обратно. И где проходит между ними грань. Как и между т. н. "нецензурной" и "цензурной" речью.

Вот одно из небольших четверостиший, кристаллы одного из множества безвестных лагерных поэтов, которые мне прислал Владимир Буковский:

Мата нечего стесняться,

Мат затем и матом стал,

Чтобы людям изъясняться

Словом чистым как кристалл

Вспоминаю свою бабку, простую неграмотную крестьянку из села Зятковцы Винницкой области. Как она под настроение могла "загнуты матюка"! С каким чувством, экспрессией, музыкой — я такого больше никогда не слышал. Она не знала о том, что какие-то слова могут быть цензурными, а какие-то нет. Она никогда в школе не разлагала предложения на главные и второстепенные члены, не задумывалась над проблемами лингвистики. Ее речь была просто продолжением ее мыслей и эмоций. И будучи экспрессивной женщиной, делала это со всей присущей ей силой. Знала бы она, что так "нехорошо", и не было, наверное, той музыки.

Как в старом анекдоте:

Бабулька, проходящая свидетельницей по делу об изнасиловании, повествует суду:

— Иду я, значит, смотрю — а в кустах ебутся!

Судья:

— Вы же в суде, гражданка, извольте не выражаться! Говорите, например, сношаются.

— Хорошо. Так вот, иду я, значит, смотрю — а в кустах сношаются. Подхожу ближе, приглядываюсь — а они ебутся!!