Валерий Шелегов - Пальто для Валентины

Симонович, следом жена, зашли во двор.

— Здорово, сватья. Никак уже к свадьбе готовитесь? — увидел он дочь.

— А што нам? Чем наш Васька не жаних, чем он забракованный…

— Руки-ноги в кандалах, весь, в цепях закованный, — ехидно продолжила Сима, мать Вали Симонович. — Да он у вас больной, с одной почкой. Долго не проживет. Сирот плодить? Не дам!

Крик поднялся, ругань между бабами, туши свет. А свет в небесах пригас уже и без этого крика, и спешить с разделкой свиней следовало.

— Цыть, вы…Хозяин-то, ваш где? Сынок-то мой, Петр Васильевич…

— Спит твой сынок, пьяный. — Огрызнулась бабка Матрена, стоявшая тут же.

— Ежели вы с добром к нам, люди добрые, — опамятовалась Валентина Тимофеевна: при сватовстве позорятся. — То и мы, тоже — добрые люди, добром встретим. И неча в наши прожитые годы детей впутывать. Было и прошло, быльем поросло.

— Мы думали она на учебе, учится, а она с Васькой вашим крутится. — Не унималась Сима.

— Та, цыть те, сказал, — замахнулся кнутом на жену лесник. — Скандалом — дело не сробишь. О расходах подумай, дочка одна. Без помощи молодых не оставим. Сынок мой выспится, завтра потолкуем.

Прошло не менее часа споров и раздоров, прежде чем Валя Колесень решила посмотреть Петра. Рядом с двором добрая времянка с печью, Матрениной кроватью — кухня и летняя и зимняя. Толкуться всегда там без Петра Васильевича. В избе Валентина только хлеб печет. Отдельная рубленая клуня без окон, дверью — к двери времянки. Крытый переход между клуней и времянкой. Там и сепаратор, и бочонки с огурцами и грибами. Клуня холодная, без печи. В ней и в жаркое лето прохладно. Теперь ноябрь. Мясо в клуне складываться будет. Рассудив таким образам, уже без опаски оставила сынов и брата у свиней. Гудят две лампы, щетину кабанам смолят.

Валентина ступила через порог в избу, увидела под лицом Петра его любимую «думку» и обмерла. Рухнула от порога на его босые ноги: остыл человек, задохнулся в глубоком сне Петр. Инстинктивно, во сне, после ухода Маринки, Петр сам завернул под себя подушку, уткнулся в нее лицом.

— Ма-а-ама-а-а, та што ж вы наделали… Не уберегли… — задохнулась Валентина Тимофеевна Колесень глухими рыданиями. Сердце отбилось, отлюбило.

Истинно: «Праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своём…»

Пятнистый, красно-пегий телёнок, едва виден в зеленых овсах. Теленок поджинает колоски живым языком. Мыкает мордой глянцевитые стебли, сочно перемалывает зелень. Зеленая крупка мокро пузырится в слюнявых губах.

Бродит красно-пегий теленок в зеленом море овсов рядом с полевой дорогой. Я намеренно покинул автобус, не доехав деревни Егоровки.

Ушел с тракта на колчеватый проселок, набитый копытами деревенского стада, вдоль полураскрытого бора.

Теленок покосился в мою сторону. Острекал едкого мокреца с бурых ушей. Выставился темными глазами в долгих ресницах. Потянулся к человеку, и заревел — «му-у-у?». Отревелся, изогнулся становищем, порыл безрогим лбом белый пах под брюхом. Успокоился и продолжил кормиться.

Время к полудню и солнце высокое. Стадо коров ушло прохладным сосновым бором недавно, пастух просмотрел телёнка. Городскому человеку не ведомо, что «зеленка» — скотине смерть. А пасущегося красно-пегого теленка в зеленях, хоть сейчас на холст художника.

Я подобрал сухую ветку и выгнал неразумную тварь из зеленей. Пустил бычка махом в бор. Высокие травы примяты проходами стада, найдет свою матку. Сам в этих местах деревенских коров пастушком водил …

…Перед обеденной дойкой стадо делается ленивым. В это время мы с Полелеем сидим где-нибудь под березой. Он пристает:

— Дай квасу…

У него свой квас в бутылке, но просит мой. Клянчит всегда на первом привале за деревней, когда стадо сбавляет ход и принимается за работу. Квасу мне не жалко, но бутылка у меня одна.

— У тя же свой есть, — делаюсь я непонятливым.

— Жалко? Значит, жалко… — вздыхает. Полелей. — А ешшо — племянник! Все вы так, городские, муху из шчей за крылышки выкидываете! Деревенский человек он щедрОй! Ложкой — вместе с шчами выплескнет… Вот и батька твой: с чакушкой приедет, а неделю бабкину самогонку дрищет…

За самогонку власти штрафуют. Дядька гонит первач на Павловской зАимке от чужих глаз подальше. Отец приезжает в деревню раз в год. И, конечно, с братьями пьет. У Полелея в женах отцова сестра Танька. Поэтому и племянник ему.