Валерий Шелегов - Пальто для Валентины

«Сестрица» — вырвалось само собой. Но сыновья поняли буквально. Васька покраснел лицом, за столом создалось неловкое молчание.

— Я тоже, Петр Васильевич, пойду к женщинам, — вышагнула через лавку из-за стола Валя.

— Иди-иди, ты их знаешь. Мать тебя не обидит. — Хмуро зыркнул на Ваську Петр.

— Наливай, по второй, брат, — потребовал теперь уже Володя от Васьки. А говорил: «Захочу, на саночках привезет…» Шишь ты её породу сломаешь. Вон у меня Настя, золото. Шикну, и место знает…

Баня просторная и удобная. Женщины мылись без спешки. Скотина напоена, успеют повечерить, дневные заботы, вроде, на сегодня избыли. Колесень с любовью рассматривала невестку Таню, которая вроде как стеснялась своей беременности, чуть обвислого тяжелого живота. Была она на восьмом месяце. Володька работал в Канске в Райпотребсоюзе. Таню присмотрел в Нижнем Ингаше. Не местная она, как Валя, девка Симоновича. С невесткой проще и язык найти. Родители далеко, не на кого кивать. С Васиной Валей будет не просто…В бане тепло и не душно. Тане жар вреден, поэтому дверь в предбанник держали приоткрытой. Во дворе хлопнула дверь веранды, послышались голоса сыновей и Петра.

— Дай, батя, я…

Валя Колесень высунулась в предбанник и присмотрелась в щель на двор. Девка Симоновича сторонилась от крыльца, пропуская Ваську и Володьку с ружьями, за ними пересек двор к летнему свинарнику Петр. Завизжали свиньи, раздались один за другим выстрелы. Рев поросячий поднялся до небес. Опять раздались два выстрела почти одновременно. Валя Колесень обмерла: неужто и свинью порешили? И это, на ночь глядя?! Правда, фонарь над двором есть, в бане, в котле, горячей воды хватит для обмывки туши, когда осмолят. На выстрелы и утихающий рев подсвинка высунулись в предбанник и Таня с Маринкой, Матрена осталась клуней на лавке и жевала беззубо губами, тускло смотрела на дочь.

— Ах, мама — мама, — ответила ей на взгляд Валентина. — Натворили наши мужики дел. Ох, натворили…

— Готовы! — Орал беспутно Володька. Рев свиней стих, но возбужденно копытили половые плахи хлева — корова с телкой, бились о деревянные жерди перекладин загона, отчего раздавалось тупое туканье и треск жердей от натиска.

Дробью копытили загон овцы, гоготали гуси, запертые в летней клуне у куриц.

В просвет щели показались все трое. И Валя Колесень чуть не заголосила: все трое были в умат пьяны. Валит самогон первач с ног коварно. Как же свежевать теперь будут? Валентина привычная, не осуждать действия Петра. И сейчас, она, спешно одеваясь, голоса не подавала на дворовую возню. Думала о нагрянувшей беде и заботе, решила уже, что без помощи брата Володи Зеленка, её мужикам с разделкой двух свиней не справиться. А на дворе темнеет, Маринку в Зимник не пошлешь, Таня гостья. Придется бежать за километр самой. Молчавшая Таня молвила, как выдохнула:

— Я ему, гаду, все волосы выдеру. И драть буду по волосинке, чтобы больнее, чтобы прочувствовал…

— Поздно ему драть космы, — понятливо отозвалась Валя Колесень, — Мне их надо было драть, когда за Володьку, его отца, замуж шла. Ты не ругайся с ним, с пьяным. Дурной, как батька. А ты в положении. Не дай Бог… Леший с ними, свиньями. Мясо не пропадет. Холода уже. Вырастим ещё…

Тем временем, бросив перебитых свиней, «охотники» ушли в дом.

Когда бабы пришли из бани, мужики говорили уже криком. Самогон стаканами посшибал их с ног. От трехлитровой банки с первачом и капли не оставили. Девка Симоновича сидела при Ваське и покорно внимала всему происходящему. Петр Васильевич был натурально готов. Таким его Валя Колесень не видывала уже сто лет. Упоить силача Петра Шеляга — бочки мало.

Валя Колесень и виду не подала, что недовольная таким заходом гостей. Хоть и дети её любимые — все же гости. Каждый своим двором теперь живут. Вася электриком в Абане работает. Вид сынов и мужа на миг заслонил заботу о свиньях.

— Хорошие вы мои. Сыночки вы мои. И чего же вы так срамно ругаетесь за столом. Богородица вас слышит. — Указала на икону в красном углу. — Бабушка с вами, Таня — женщина молодая, Валя теперь с нами. А вы ведете себя, будто одни, — стала она увещевать расходившихся сынов и Петра.

— И что же вы наделали? Свиней перебили и сидят, будто так и надо? Кто ж так из хозяев поступает? Когда ж вы успели напиться? И ты, Петр Васильевич, как табе не хорошо так поступать.

Маринка забралась Петру на колени, обняла отца за шею, вжалась в отца.

— Мамка, не ругай папку. Папочка мой любимый.