Андрей Матвеев - Жизнь с призраками

— Ты знаешь, где офис? — спросил Мамур. — Иди, подожди меня там!

— Телефон, — сказал Арнольд, — как мы созвонимся?

Я еще не завел себе турецкую симку, придется сегодня это сделать.

Арнольд написал что-то на листочке, свернул его и протянул мне.

Они пошли вместе с Мамуром к машине, а я развернул листочек и увидел накарябанный номер мобильного телефона. И еще стодолларовую купюру, тоже свернутую пополам, видимо, это был бакшиш.

Тень Великого магистра рассмеялась за моей спиной, и мне даже не надо спрашивать, кто это, Фабрицио Карретто ди Финале или же Филипп де Вилье де Лиль-Адан. Ведь каких-то полчаса назад я сам назвал последнего.

Халиль не любил Бодрум, да и было за что. Семь лет в крепости, в каменном мешке на нижнем ярусе, от одной стены до другой пять шагов. По крайней мере, я бы за это время точно взвыл.

Про Халиля мне рассказала Дениз вечером субботы, утро которой началось с того, что я встретил Озтюрка. Он шел по променаду в сторону пирса, фотоаппарат болтался у него на шее. А глаза были безумны.

Это наиболее точное слово, которое можно подобрать. Не грустные, не печальные, не тоскливые, даже не сумасшедшие. Именно что безумные.

Я вгляделся в них, и мне стало страшно.

С тех пор как я переехал на «Istavrit», я не видел никого из «Конкордии», да и новые обязанности, если их можно так назвать, не давали возможности задумываться о недавнем шуме в отеле, связанном с исчезновением аниматорши Марины.

В конце концов, помочь я ничем не мог. Есть полиция, которая обязана с этим разобраться, а у меня достаточно своих призраков. Всю минувшую ночь я опять разбирался с ними, то выгуливал пса, то выслушивал упреки матери, да еще новая напасть: временами из каких-то совсем уж неведомых глубин сна выныривал лысый и коренастый Арнольд, начинал подмигивать мне, а потом вдруг, с присвистом и шипом, выдыхал лишь одно слово: «Карта!»

Так что Озтюрк с безумными глазами был лишь еще одной метой этих странных дней, в которые я попал как в ловушку, устроенную, по всей видимости, несколько столетий назад кем-то из госпитальеров, для пущей неприступности замка Святого Петра. То ли это был глубокий колодец с острыми кольями на дне, то ли проваливающийся пол, а за ним каменный мешок со стенами, что начинают внезапно двигаться навстречу друг другу. В общем, нормальный готический бред, тень романтического чтива, которым я упивался тогда, когда даже не подозревал, что встречу Леру, что потом, много лет спустя, заведу собаку и что так и не смогу отойти от ее смерти, ведь даже уход матери настолько не потрясет меня. Видимо, что-то не то со мной, скорее уж, безумен не Озтюрк, а я, хотя по моим глазам этого не скажешь.

В жару тоже возможен хюзюн, только действует он странно. Все вокруг начинает струиться, возникающее марево поглощает вначале дома, отели, магазины, лавчонки, потом наступает очередь берега. Исчезают пальмы, пляжные зонтики, сам пляж, приходит черед моря. Вот и оно уже не существует, лишь жаркий, невесомый мир, состоящий из одного воздуха, белесого и плотного, как туман.

От этого есть спасение, надо преодолеть страх, поглубже нырнуть в марево и добраться до моря, хотя кто знает, что может ожидать тебя там в эти минуты.

Жужжит мобильник, я вздрагиваю, стряхиваю с себя морок, паучки сыплются на раскаленные камни променада и разбегаются в разные стороны, стараясь как можно быстрее достичь тени.

Эсэмэска от Влада. Еще вчера я сообщил ему свой турецкий номер, вот он и интересуется, все ли у меня в порядке. Вопрос, на который бессмысленно отвечать правдиво, ведь этого я и сам не знаю.

Влад, Аэропортовы, П., даже Лерина тень, все они сейчас так далеко от меня, что вряд ли возможно хоть какое-то взаимопонимание. А ведь заканчивается лишь третья неделя, видимо, в местном воздухе на самом деле есть особые добавки, способствующие счастливой амнезии, были когда-то острова блаженных, а это целый полуостров, где не просто дышится, думается иначе.

Но пора уже погружаться в вечернюю истому. Мне трудно сейчас воспроизвести всю ту прихотливую цепочку ничего на первый взгляд не значащих событий, что наполнили меня, как оказалось, новым смыслом. Да и стоит ли, если можно вновь попытаться поймать ускользающую реальность и, распечатав намертво запаянную консервную банку, где она хранится, выпустить наружу, оказавшись в девятом часу в одном из тех ресторанчиков, мимо которых я прогуливался все минувшие дни, если, конечно, не уезжал в город.