Андрей Матвеев - Жизнь с призраками

У каждого наступает день, когда он понимает, что заперт в клетку.

Я бежал из нее, вот только выдернутый из привычной среды, помещенный в питательный бульон чуждого мира, так и не смог пока стать в нем своим. Но разве не ради этого я пустился в бегство? Буква «вав» — жизнь, начало, судьба.

— Почему мы расстались? — внезапно услышал я негромкий голос, что жил сам по себе. Друга нигде не было видно, да это и не мудрено, мертвые не возвращаются, хотя и продолжают оставаться с нами. — А она тебе об этом не рассказывала?

Лера мне об этом не рассказывала. Я так и не понял, отчего в один прекрасный день она сама заявила, что свободна и теперь я тоже могу попытать счастья.

Вообще-то прошлое надо уничтожать, жечь из огнеметов, сбрасывать на него атомную бомбу. Это единственный случай, когда ее применение оправдано. Прошлое убивает настоящее, превращает его в ящик Пандоры. Хотя ведь на самом дне его, если я правильно помню, все равно осталась надежда, но кого бы спросить мне об этом?

— Ты знаешь, — опять услышал я голос, — это ведь я все придумал, мне как-то приснилось, что долго я не проживу, не спрашивай, что это был за сон, только он оказался вещим, так что сам можешь догадаться…

Я взял в ближайшем баре мохито и пошел к столикам, стоящим на берегу. Напротив был замок, лучи прожекторов вырывали его из темноты. Вдруг небо взорвалось фейерверками, турки за столиками начали громко скандировать «Фенербахче», европейцы улыбались и пили, большое судно, стоящее поодаль от берега, дало утробный, густой гудок.

Догадаться? Это было несложно. Скорее всего, он увидел ночной перекресток, летящую навстречу машину, потом был удар, а вслед за этим…

— Мне пора, — сказал голос, — теперь ты все знаешь.

Небо опять окрасилось салютом, интересно, а как себя чувствуют ангелы в такую пальбу?

— Подожди, — сказал я, — ты хотя бы знаешь, что со мной будет дальше?

Он не ответил, может, это и к лучшему. Сколько можно зависеть от потустороннего мира, от призраков и теней, что преследуют тебя в жизни? Я вошел обратно в бар и взял еще коктейль. Гитарист в углу начал новую песню. Она была медленной и въедающейся в сердце. Я не знал, о чем он поет, но мне казалось, что эта песня о человеке, который лениво лежит на пляже, греется на солнышке, пьет холодную воду, в теле у него жар души, в голове ветерок любви. Он думал, что остановит так время и не будет ни атомной бомбы, ни нищих детей, но все это несбывшиеся надежды, ведь в жизни столько горя и бед, да и будущего у нас нет… Простенькие слова, лишенные всяческих красивостей, хотя это само по себе здорово: лежать так вот на пляже, жар души, ветерок любви, второй мохито, пора бы остановиться, это время нельзя остановить, а себя — можно, голова потихоньку становится невесомой, а мир вокруг прозрачным.

Я опять выхожу на улицу баров. Меня преследуют ангелы, они незримы, но я чувствую касание их крыльев, вот одно крыло задело меня, вот другое. Небо опять расцветает желтым, зеленым, белым, красным, опять утробно гудит уходящее в море судно, из ночного клуба «Галикарнас» слышно пульсирующее буханье баса и барабанов. Это не та музыка, что нравится мне и слышится здесь во всем: в плеске волны, в теплом ветре, в разноголосице бодрумской ночи, только ее надо уметь ухватить за ниточку мелодии и вытащить из плотно закупоренной норы времени, в которой она живет.

Мне не надо в «Галикарнас», мне надо к морю.

Я раздеваюсь, бросаю вещи, даже не думая, найду их по возвращении или нет, и иду в воду. Она чуть потеплела за эти дни, но не намного. Если поплыть к островам, что виднеются поодаль, то можно и не доплыть. И тогда море сомкнется над тобой, и ты начнешь погружаться на дно. К уже покоящимся там кораблям, к каменным россыпям, поросшим губками и водорослями, к черным расщелинам с их таинственными обитателями.

Мне становится не по себе, я поворачиваю назад, к берегу. Рядом с тем местом, где я оставил свою одежду, танцуют под музыку, которая доносится из «Галикарнаса». Я же предпочел бы опять услышать ту тихую песню, что играл и пел гитарист в баре, но лишь ее отзвуки разбегаются сейчас по воде.

Этот город не любит меня, но кого он вообще любит? Мы все для него лишь приезжие, нам его не понять. Эти склоны с домами, сбегающими к морю, эту набережную и замок. Он полон своими призраками и своими тенями, город, которому уже три тысячи лет. Проще добиться любви от женщины, чем от него, такого прекрасного, задуманного богами, а может, ими и построенного, но тогда, когда люди и боги еще понимали друг друга.