Андрей Матвеев - Жизнь с призраками

Временами я боюсь собственных галлюцинаций. Ведь не всегда хочется возвращаться из того мира, куда они тебя заводят. Конечно, всему можно найти объяснение, те же рыцари: на них меня водила смотреть бабушка. Случилось это в тот самый год, как мать вывозила меня к морю, ну а после бабушка с дедушкой вдруг взяли меня с собой в Ленинград и в Москву. Я мало что помню из той поездки, разве что гостиницу в Ленинграде, где мне нравилось есть сосиски с горчицей, водную дорогу на Петергоф, да рыцарей в Эрмитаже, от которых я не мог оторваться. Мне хотелось потрогать доспехи, я подошел и уже было поднял руку, как смотрительница зала на меня прикрикнула, я отскочил, рыцарь засмеялся сквозь забрало на шлеме, да так, что мне стало страшно.

Сейчас мне почему-то показалось, что это был один из тех рыцарей, что встретились мне на ступенях, ведущих к Английской башне, он еще зачем-то помахал мне рукой в толстой кольчужной перчатке, как он может носить это железо в такую жару?

Солнце подходило к зениту, мне действительно стало жарко.

Я спустился во внутренний дворик, где можно было присесть в тени деревьев, посмотреть на лениво бродящих павлинов, да еще на художников, что работали тут же и тут же продавали свои работы, не очень большие холсты и картоны, возле них толпились туристы. Подождал, пока они отойдут, и подошел к тому, что сидел у большого развесистого дерева, скорее всего опять же платана.

Он был старым, с выцветшими и безумными глазами. На всех его работах было одно: белые домики, море и замок. «Если я решу возвращаться, то приду и куплю на память!» — подумал я. А затем вдруг заметил, что одна картина изображала иной пейзаж. Да, на ней тоже был замок, но таким, как много столетий назад. Видимо, галлюцинации посещали не меня одного, замок явно был местом силы, иначе откуда этот старик мог бы знать то, что привиделось мне всего с полчаса назад?

Пустая бухта с одинокой галерой, только вот вместо креста на штандарте был вышитый вензель. Арабские буквы золотом пылали на белом треугольнике ткани. И мне не надо было спрашивать ни у кого, что они означали, «Раб Божий и Раб Султана Пири Реис», — было вышито на штандарте.

Старец моргнул безумными глазами и о чем-то меня спросил.

Ничего не поняв, я покачал головой, тогда он перешел на английский:

— Будешь покупать? Это хорошая картинка.

— Кто такой Пири Реис?

Он ничего не ответил. Лишь улыбнулся как-то загадочно, кожа на лице его сморщилась, он стал похож на загорелое сушеное яблоко, правда, с cедой бородой.

Его отвлекли, подошли новые покупатели. Итальянцы, а с ними двое русских, он и она, распаренные и утомленные солнцем.

— Я устала! — слышал я капризный женский голос. — Зачем мы сюда потащились?

— Надо ведь посмотреть, дорогая!

— Что тут смотреть, эти камни? Да еще никто ничего не рассказывает, надо было экскурсию взять!

— Это на человека двадцать баксов! — недовольно возразил ее спутник.

— Не умер бы, пропиваешь больше…

Стало тошно, я повернулся и пошел.

Уже на самом выходе из замка я обнаружил кофейню в тени. Столики стояли под деревьями, пахло только что смолотым кофе, солнце не пробивалось сквозь листву, было необыкновенно тихо, лишь горлица о чем-то гугукала неподалеку.

Мне принесли заказанную чашечку кофе и стакан холодной воды.

Я слушал тишину, прерываемую лишь голосом горлицы, и чувствовал ту странную пустоту внутри, что появляется лишь после внезапного откровения, когда все на этом свете меняет места и ты начинаешь видеть по-другому.

Только вот еще надо бы понять, что именно ты увидел и почувствовал.

Допив кофе, я расплатился и вышел из замка на все ту же бодрумскую набережную.

Наступивший час жары согнал с нее утренний люд, пора было и мне возвращаться в отель. Ветер стих, волны не было, красные флаги с белыми звездами и такими же белыми полумесяцами обвисли на мачтах и флагштоках.

Я посмотрел в сторону моря. Хорошо была видна удаляющаяся галера, ветер трепал штандарт с золотым вензелем. Мне уже не надо было объяснять, кто такой Пири Реис, я знал это всю предыдущую жизнь.

Турецкий чай меня научил пить Мамур, а с Мамуром я познакомился в «Кактусе».

Так называлось кафе на том самом пирсе, куда я ходил каждый вечер, все пытаясь дождаться, когда призрак моей собаки выскользнет из тьмы и ляжет на камни у моих ног.

Шел пятый день пребывания в «Конкордии». Я уже мог сказать «мерхаба», «насылсын», «тешеккюрлер» и «гюле-гюле». На этом все мои познания в турецком языке заканчивались. Если и вправду в своем прошлом пребывании на земле я был родом из этих мест, то за пять дней слов в моем сознании всплыло бы намного больше, убеждало меня ночами расслабленное солнцем и морем подсознание.