Наталья Ключарева - Деревня дураков (сборник)

– Я ведь все-таки не мешок с картошкой! – прошипела она.

– Не ненавидь меня, пожалуйста, – беспомощно попросил Митя. – А то я не справлюсь.

– Хватит там сюсюкать, – прикрикнул Вовка. – Я и так из-за вас везде опоздал!

Автобус в город отправлялся через полчаса.

– Хочешь мороженого? – предложил Митя, мучительно не знавший, как заполнить паузу.

– Хочу, – неожиданно просто и даже весело откликнулась Лена, и он облегченно умчался, перепрыгивая через лужи.

Лена, брошенная посреди площади, где разворачивались районные «газели» и областные «икарусы», закусила губу, но, посмотрев на Митю, который, как знак вопроса, заглядывал в ларек, невольно улыбнулась и покатила к нему.

Согнувшись перед низким окошком, за которым скучала невидимая продавщица, Митя сделал важное открытие: часть скованности порождалась их разным положением в пространстве. Он был высок, как жираф, Лена сидела, и всякий раз, когда он обращался к ней, ему приходилось наклоняться, что придавало самой незначительной фразе неловкую нарочитость.

Купив мороженое, он припарковал коляску к тротуару, а сам присел на бордюр. Их глаза оказались на одном уровне. И Митя, почти не смущаясь, стал рассказывать Лене о конкурсе на самый мятый червонец, о золотом зубе начальницы районо, о том, как он испугался деревни Кулебякино и от обиды забыл паспорт, а потом поехал неведомо куда, приняв оклик шофера Вовки за глас судьбы.

Лена смеялась, у Мити горели кончики ушей, и сердце дрожало, как жаворонок в небе. Он всегда страшно волновался, разговаривая с девушками. Даже с архивными мышками у них на кафедре, которые из года в год смиренно грызли не гранит науки, а сухую корочку чужих цитат, и носили шерстяные юбки доисторического покроя.

Подъехал их автобус. Когда Митя с Леной на руках осторожно протискивался через проход к своему месту, маленький мальчик пронзительно, на весь салон, закричал:

– Мама! Лилипутка! Они в цирк выступать едут?

Митя вздрогнул и инстинктивно закрыл Лену собой, будто в нее бросили камень.

– Да ладно тебе, не дергайся, – спокойно сказала она. – Я всю жизнь это слышу. Привыкла.

Она отвернулась к окну, Митя, пережив очередную схватку с коляской, плюхнулся рядом, но разговор распался, и они сидели каждый в своем молчании. Автобус тронулся, зашуршав колесами по асфальту. Тонкие руки придорожной ивы скользнули по стеклу с какой-то обреченной, прощальной лаской.

– Ты в Бога веришь? – внезапно спросила Лена.

– Не знаю.

– А то мне все интересно, зачем мы Ему понадобились? Что Он вообще думал, когда нас создавал?

– Людей? – растерялся Митя.

– Уродов!

– Ты лучше Настю спроси.

– Дура твоя Настя! – рассвирепела Лена. – Она говорит, мы нужны, чтобы вы о нас заботились! Ага! Как о щенках и домашних растениях! Вовремя выгуливали и удобряли! Ладно идиоты, им параллельно. Но я-то все понимаю! Мне-то каково быть фикусом в кадке?

– Но люди ведь не только о домашних животных заботятся, – неуверенно возразил Митя. – Еще и о детях, о стариках. И вообще друг о друге. Что в этом плохого? Мне вот бабушка Серафима, у которой я живу, каждое утро миску ягод приносит. Разве меня это унижает? Только трогает до слез.

– Конечно! Потому что ты сам можешь пойти и эти ягоды собрать! А когда ты затаскиваешь меня в автобус, в который мне никогда в жизни без посторонней помощи не влезть…

– Но ты что-то другое можешь, чего я не могу.

– Чего же?

– Ты – внутренне сильная, а я слабый, безвольный, – с неожиданным вдохновением произнес Митя, который за секунду до этого не знал, что сказать. – Ты бесстрашная, а я всего боюсь. Ты не можешь ходить – физически. Так ведь и я не могу! В экзистенциальном плане. В жизни, вообще.

– Почему?

– Потому что пути не знаю. Куда я иду? А главное – зачем? И вот – топчусь на месте. Во всем сомневаюсь. А время уходит. Мне почти тридцать лет! И я еще ничего не сделал! Ни одного шага.

– Но ты же, например, приехал сюда.

– Так это не я. Все произошло само, случайно!

– А ты не помешал – это тоже уметь надо, – сказала Лена, и Митя с радостью заметил, что они поменялись ролями, и теперь уже она его утешает. – Может, так даже правильней: дать жизни случаться, не навязывать ей свой маршрут. На самом деле нет ничего страшнее людей, которые знают, куда идут, и прут напролом к своей цели. Они жизни не замечают. И легко разрушают ее. И свою, и чужую.

– Пожалуй. В истории это именно так.

– Да что история. Когда Союз распался, у меня на родине началась такая резня. До этого все просто жили, никто никому не мешал. А потом цель появилась – независимость. И вот эти целеустремленные люди похватали автоматы и побежали убивать своих соседей. Убирайтесь, мол, с нашей земли. А мы бы и рады, да поезда не ходят, железную дорогу уже взорвали. Нас не тронули – только из суеверия, нельзя уродов убивать, удача отвернется.