Наталья Ключарева - Деревня дураков (сборник)

Автобус, уже выехавший на улицу, вдруг резко затормозил. Из двери пулей вылетел Костя и помчался назад. В двух шагах от отца Константина он, будто опомнившись, резко затормозил, насупился и буркнул, как обычно, глядя в сторону:

– Я это. В общем. Спасибо тебе. – И со всех ног бросился обратно в автобус, будто боясь, что его догонят.

После похорон психовки пенсионер Гаврилов развернул бурную деятельность среди трех посещавших службы старух. Слова отца Константина о том, что каждый виноват перед Любкой, не на шутку оскорбили церковного старосту.

– Клаша, ты знаешь, я пост соблюдаю, в праздник не работаю, каждое воскресенье в храме стою, – жаловался он жене. – По какому праву он меня в чем-то упрекает? Споил ее своими руками, а мы отвечай! Хорош гусь!

Всю неделю Гаврилов бегал по старухам, подолгу пил чай и пламенно убеждал их в церковь пока не ходить, а подписать письмо митрополиту, которое он как староста, конечно, уже составил.

На трех страницах с обильными ссылками на Типикон и Уголовный кодекс там перечислялись все грехи отца Константина. От кощунственной иконы с собаками в раю и чтения Евангелия на русском, а не церковном, языке до погребения Любки без милицейского протокола. На этот последний факт законолюбивый пенсионер возлагал самые большие упования.

Клавдия Ивановна, давным-давно обиженная на батюшку за неверие в чудеса, инициативу мужа оспаривать не стала. Но чтобы собственнолично не участвовать в бойкоте и на всякий случай иметь приличное алиби, отправилась в паломничество на святой источник, в тот самый монастырь, откуда был родом писавший автобиографию Стас.

В субботу отец Константин начал вечернюю службу в пустом храме. Чуть позже на дороге появилась запыхавшаяся Настя. Предусмотрительный Гаврилов караулил у церковной ограды. Немного сбиваясь от ее бесхитростного взгляда, он кратко изложил все аргументы. Настя внимательно выслушала. Когда он закончил, она, не моргнув глазом, сказала:

– Позвольте, я пройду, там уже началось всё. – И попыталась обойти пенсионера, загородившего калитку.

– Не позволю! – вспетушился он, поняв, что с Настей дипломатия бессильна. – У нас бойкот, и ты сюда не суйся! Если неймется, ходи в другую церковь. До Пустого Рождества не намного дальше.

Настя похлопала непонимающими глазами и снова сунулась во двор. Гаврилов вышел из себя и пустил в ход тяжелую артиллерию.

– Я твою дурацкую деревню в один момент могу уничтожить! – прошипел он. – Нашлю миграционную службу – и поминай как звали! Думаешь, я не знаю, что наши зарубежные друзья тут нелегально? А психов – обратно в интернаты. Вы их труд эксплуатируете, это незаконно!

– Да что вы?! – обомлела Настя. – Почему? За что?

– Ага, пробрало?! Тогда чеши отсюда! Чтоб я тебя больше не видел!

Настя, заплакав, побрела обратно. Иногда она оглядывалась, но пенсионер, уперев руки в боки, по-прежнему дежурил у калитки. И каждый раз, когда Настя оборачивалась, грозил ей кулаком.

Весь остаток вечера Гаврилов с замиранием сердца ждал, пока опальный батюшка, отслужив один в пустом храме, прибежит к нему выяснять, в чем дело. Жалобу митрополиту пенсионер отправил еще утром и идти на мировую не собирался, но насладиться видом поверженного противника, прочитать ему отеческую отповедь – был не прочь. Однако отец Константин так и не явился.

Пользуясь отсутствием супруги, раздосадованный Гаврилов тут же засел за письмо в миграционную службу. Увлекшись, он посоветовал им проверить не только деревню дураков, но и лесопилку, где укрывались семеро таджиков.

– Не давай себя запугивать, – выговаривала тем временем Сара зареванной Насте. – Рано или поздно он все равно это осуществит. Зачем же поддаваться на дешевый шантаж? Ходи куда хочешь.

На следующее утро Настя привела с собой в церковь всех, за исключением Лены, обитателей деревни дураков. Богомольный Стас, как с добрыми знакомыми, перецеловался с иконами, рухнул на колени в углу и замер, прижимая руки к груди. Остальные, бывшие на службе первый раз в жизни, робко озираясь, рассредоточились по храму.

Настя стояла посередине, готовая, если что, броситься к любому из своих подопечных. Но те вели себя пристойно, даже с каким-то стихийным благоговением – вслух почти не разговаривали, к отцу Константину не приставали, куда не надо – не заходили. Только худосочная юркая Юля, тайная любовь президента Лёни, не утерпела и попыталась забраться на строительные леса. Однако Настя на удивление быстро убедила ее спуститься.