Амели Нотомб - Зимний путь

Бастьен оказался прав: мои записи ровно ничего не стоили без практических занятий. Самому главному я обучился именно на авиатренажере. Никогда не увлекался видеоиграми, но тут я буквально прикипел к экрану.

Конечно, эти несколько тренировок не сделали из меня настоящего пилота. И все же теперь, хорош или плох мой замысел, я надеюсь, когда дойдет до дела, оказаться на высоте.

Неделю назад, покупая билет на сегодняшний рейс, я проверил, сколько денег осталось на моем счете: там лежало около 4000 евро: миллиардеру, конечно, и на недельку не хватило бы, но мне было вполне достаточно, чтобы покутить с размахом.

Я пригласил Астролябию и Альенору на обед в «Серебряную башню». Мне не хотелось умирать, не отведав их знаменитой утки с кровью.

— Ты что, выиграл в лото? — спросила моя дама, теперь уже не так часто занимавшая мои мысли.

— Нет, просто я задолжал вам обед. В тот день, когда я принес вам грибочки, вы лишились полуденной трапезы.

— Так-то оно так, но «Серебряная башня» — это уж слишком!

Нас посадили возле окна, и я указал ей подбородком на открывавшийся из него вид.

— Это единственный парижский ресторан, откуда можно любоваться задним фасадом Нотр-Дам.

Она долго смотрела на собор, потом прошептала:

— И верно, отсюда он выглядит еще прекрасней.

Теперь я держался с Астролябией чуть отстраненно, не проявляя слишком пылких чувств. Любовь к ней больше не причиняла мне мучений. От этого мои манеры только улучшились. И она почувствовала перемену.

После обеда она предложила мне проводить их домой. Я отклонил приглашение. Она не настаивала, но я заметил, что мой отказ ее опечалил. Я усмехнулся про себя, подумав: будь я причиной ее разочарования месяц назад, я бы плясал от радости, и дни Эйфелевой башни не были бы сочтены. А теперь слишком поздно: грусть Астролябии меня больше не трогала.

Женщины всегда любят невпопад.

Вчера утром я получил от Астролябии это письмо. Вынимаю его из кармана, чтобы переписать:

Зоил,

Ты изменился. Я сожалею об этом, но не упрекаю тебя. Вероятно, у тебя есть на это причины. То, что ты принял за холодность, было просто реакцией встревоженной женщины, обнаружившей, что она любима сверх меры, любовью, превосходящей ее чаяния. Не думай, что мне это не понравилось, напротив. Но искусство благосклонно принимать в подарок бриллианты нигде не преподают, и я владею им не лучше, чем любая другая. Если я потеряла тебя, то смиряюсь с этим и благодарю за прежние драгоценные дары. Если же осталась хоть искра надежды на то, что ты вернешься ко мне, знай, что я тебя жду и обещаю стать если не очень умелой возлюбленной, то по крайней мере не скрывающей от тебя блаженное смятение, в которое ты поверг меня.

Твоя Астролябия.

К такому посланию можно отнестись двояко: либо рыдая от умиления перед душевной красотой автора, либо хохоча во все горло над его напыщенностью. Во мне еще осталось достаточно любви, чтобы от этих слов голова моя пошла кру́гом, как от шампанского. Но вместе с тем в душе уже возникло разочарование, побуждающее расслышать в них нечто смехотворное. Только безумно влюбленные способны на всепрощение; стоит любви слегка остыть, как врожденная душевная низость снова поднимает голову. В настоящий момент я колебался между этими двумя стадиями.

В то же время переписывание этого послания произвело свое действие. Переписывать — значит возрождать власть слова. Партитура волнует гораздо больше не при чтении нот, а при исполнении музыки.

И я почувствовал, как слабеет моя решимость. Будь ты проклята, Астролябия, я не дрогну! Я прекрасно знаю, как легко отказаться от этого плана: достаточно покинуть аэропорт, вернуться к тебе, и, думаю, что на сей раз присутствие твоей полоумной писательницы не помешает мне достичь своей цели. Ты сейчас находишься в том же состоянии, в каком я пребывал этой зимой, и ни в чем мне не откажешь. Ах, как я жаждал увидеть тебя пылко влюбленной, как хотел убедиться, что твоя страсть равна моей!

Но нет, я стисну зубы и не стану слушаться внутреннего голоса, который велит мне идти к тебе. То, что приходит слишком поздно, — недостойно, вот и все. И потом, я ведь дал себе клятву держаться до конца. Улисс, не соблазненный пением сирен, понял бы меня. А то, что сирены никогда не поют в нужный момент, это уж их проблема.

Ну, теперь уже скоро. Сейчас я войду в туалет аэропорта со своей сумкой. В бутике duty-free я купил бутылку «Cristal-Roederer». Вы спросите, почему я выбрал именно эту марку; отвечаю: для того чтобы использовать шампанское так, как я наметил, подошел бы любой, пусть и скверный сорт. Но, думаю, мои невинные жертвы заслуживают, чтобы их отправили на тот свет с помощью именно этого изысканного напитка.