Амели Нотомб - Любовный саботаж (вариант перевода)

Переводчик благодарит профессора И.С. Смирнова за консультацию по цивилизации Китая.

Впервые роман опубликован в журнале «Иностранная литература», № 3, 2006.

Пустив коня галопом, я гарцевала среди вентиляторов.

Мне было семь лет. Я наслаждалась избытком воздуха в голове. Чем быстрее я мчалась, тем сильнее свистел ветер, выдувая оттуда все без остатка.

Мой скакун вырвался на площадь Великого Вентилятора, в просторечии именуемой площадью Тяньаньмэнь, и свернул направо на бульвар Обитаемого Уродства.

Я держала поводья одной рукой. Другой, выражая безграничность собственного «я», ласкала по очереди то коня, то все пекинское небо.

Элегантность моей посадки восхищала прохожих, заплеванный асфальт, ослов и вентиляторы.

Мне незачем было пришпоривать скакуна. Китай создал его по моему образу и подобию – он был горяч и быстр. Его вдохновлял собственный пыл и восторги толпы.

С первых дней я поняла главное: все, что не красиво в Городе Вентиляторов, то уродливо.

Иначе говоря, уродливым было почти все.

Следующий вывод напрашивается сам собой: красивее всех на свете была я.

Не то чтобы это семилетнее существо из мышц, кожи, костей и волос могло затмить неземных дев из садов Аллаха или из международного дипломатического гетто.

Прекрасен был мой неистовый конный танец на глазах у всего города, бег моего скакуна и моя голова, надутая, как парус, ветром вентиляторов.

Пекин пах детской рвотой.

На бульваре Обитаемого Уродства от глухих покашливаний, запрета на общение с китайцами и пугающей пустоты взглядов было только одно спасение – стук копыт.

Подъехав к заграждению, конь замедлил ход, чтобы часовые могли меня опознать. Я не показалась им более подозрительной, чем обычно.

Я проникла на территорию гетто Саньлитунь, где жила со времен изобретения письменности, то есть уже примерно два года эпохи неолита, в период правления «банды четырех».

«Мир – это все, что имеет место», – писал Витгенштейн в своих изумительных текстах.

В 1974 году Пекин не имел места. Не знаю, можно ли выразиться точнее.

В семь лет я не читала Витгенштейна. Но еще раньше, чем я прочла вышеупомянутое умозаключение, я и сама сделала вывод, что Пекин имеет мало общего с остальным миром.

Я приспособилась к нему. У меня был конь, а мой мозг жадно всасывал воздух.

У меня было все. И сама я была вечным приключением.

Только с Великой Китайской стеной я чувствовала некоторое родство – еще бы, единственная человеческая постройка, которую видно с Луны. Уж мы-то понимали друг друга. Она не ограничивала взгляд, но увлекала его в бесконечность.

Каждое утро меня приходила причесывать рабыня.

Она не знала, что она моя рабыня, и считала себя китаянкой. На самом деле она не имела национальности, ведь она была моей рабыней.

До переезда в Пекин я жила в Японии, где рабы были самые лучшие. В Китае рабы так себе.

В Японии, когда мне было четыре года, моя рабыня боготворила меня. Она часто простиралась передо мной ниц, и это было приятно.

Пекинскую рабыню этому не учили. Утром она приходила расчесывать мои длинные волосы, которые драла безбожно. Я вопила от боли и мысленно награждала ее сотней ударов бича. Затем она заплетала мне одну или две восхитительные косы. Древнее искусство плетения кос в Китае ничуть не пострадало во время «культурной революции». Я предпочитала одну косу. Мне казалось, что такая прическа больше подходит персоне моего ранга.

Китаянку звали Чжэ. Такое имя я считала недопустимым и велела ей зваться очаровательным именем моей японской рабыни. Но она только недоуменно воззрилась на меня и продолжала называться Чжэ. С тех пор я поняла, что в политике этой страны что-то неладно.

Некоторые страны действуют на вас как наркотик. Китай – именно такая страна. Он непостижимым образом вызывает чувство превосходства не только у тех людей, которые там побывали, но и у всех, кто о нем рассказывает.

Чувство превосходства побуждает к творчеству. Отсюда и огромное количество книг о Китае. Подобно стране, о которой они написаны, книги эти либо очень хороши (Лене, Сегален, [1] Виктор Сегален (1878–1919) – французский писатель, поэт, этнограф-любитель. Клодель), либо из рук вон плохи.

Я тоже не стала исключением из правила.

Китай чрезвычайно возвысил меня в собственных глазах.

Но у меня есть оправдание, к которому мало кто из заурядных поклонников Китая может прибегнуть: мне было пять лет, когда я приехала в страну, и восемь, когда я ее покинула.