Амели Нотомб - Зимний путь

Значит, я все-таки внушил ей «волнующее чувство»! На такое я даже не надеялся. Но в остальном это было хуже, чем отказ, — это был приговор. Я только-только нашел свой идеал, и вот какая-то безмозглая идиотка отнимает его у меня. Доводы Астролябии были вполне благородны и неоспоримы, но я отказывался их понимать. Мне хотелось задушить полоумную романистку, просто взять и уничтожить. Ну почему кто-то должен жертвовать собой ради этой недоделанной?! Разве она понимает, какое счастье ей привалило — жить с таким ангелом, когда для счастья ей вполне достаточно кастрюли пюре!

Я тотчас ответил на письмо. Мне хватило ума не распространяться о своей ненависти к убогой: стоило лишь заикнуться об этом, как Астролябия мигом вычеркнула бы меня из списка своих знакомых. Я писал о том, что одна любовь не мешает другой, что ей не придется выбирать между той, которую она питает к Альеноре, и той, которую я питаю к ней. Что мы могли бы жить втроем. Что я помогал бы ей заботиться о писательнице, взял бы на себя часть ее работы.

Лихорадочно строча эти фразы, я пытался убедить себя, что именно к этому и стремлюсь. Но я кривил душой, и это было более чем очевидно: мне отнюдь не улыбалось делить мою возлюбленную с ее отсталой подопечной. Мне чудились безобразные сцены: моя близость с Астролябией, прерванная яростным вторжением ненормальной; ужин при свечах в обществе третьей лишней, то есть Альеноры, пожирающей лакомые блюда, которые мы даже не успеваем попробовать; сопли романистки, размазанные по моим рубашкам; измученная Астролябия, которая просит меня искупать ее подругу, так как у нее самой уже нет сил; голая романистка в ванне, играющая пластмассовыми уточками… нет, на это не хватит всего моего великодушия. Как все нормальные люди, я боялся сумасшедших. И чувствовал, что не способен преодолеть этот врожденный страх.

На сей раз ответ Астролябии не заставил себя ждать. Она объясняла то, что я пытался скрыть от самого себя: насколько неприемлем мой план. Жизнь рядом с человеком типа Альеноры чревата такими испытаниями и проблемами, какие мне даже трудно себе вообразить. И став третьим в их доме, я не только не помогу ей, но создам дополнительные сложности.

Это слово меня сразило: значит, я для нее — третий лишний? Впрочем, мог ли я надеяться на что-то иное?! Тесная связь, объединявшая этих двух женщин, неизбежно должна была возобладать над всеми другими чувствами. И в тот же миг во мне вспыхнула смертельная ревность к идиотке. Ох, как я хотел быть на ее месте! Это ведь не она страдала от своей неполноценности, это страдал я. Хотя… что мне мешает взять с нее пример? Почему бы не сыграть роль слабоумного, тем более что я не так уж далек от этого, как и всякий безумно влюбленный. Если необходимо стать сумасшедшим, чтобы понравиться Астролябии, я готов!

В этом состоянии неудержимой ярости я отослал моей возлюбленной бессвязную эпистолу: теперь, задним числом, я радуюсь, что ее смысл был достаточно темен. Я писал, что она не имеет права отказывать себе во всем. Конечно, я не смею утверждать, что пройти мимо моей любви значило бы испортить себе жизнь. Но она не может отринуть веления если не плоти, то, по крайней мере, души и сердца: сколько уж времени она не слышала признаний в пылкой любви, которые так необходимы каждому человеку? Я соглашался на любые ее условия. Готов был встречаться с ней в любом месте, какое она укажет. Обещал сделать все возможное, чтобы она была счастлива, ибо ее счастье благотворно отразится и на Альеноре (на которую я плевать хотел, но этот нюанс я, конечно, опустил). Я уже понял, что нам не суждено жить вместе, но ведь это не помешает нам видеться?

Я решил сам бросить это письмо в ее почтовый ящик, чтобы она прочла его как можно скорее. По дороге я спросил себя, почему я вот так сразу, безоговорочно поверил, что эта девушка, о которой я почти ничего не знаю, — мой идеал? Ведь я никогда ни одну женщину не считал таковым. Но Астролябию я любил в тысячу раз сильнее, чем говорил ей об этом.

Затем я укрылся в своей квартире, надеясь, что она ответит мне тем же путем. Сидел и непрерывно слушал «Девушку и смерть» Шуберта, стремясь еще больше разбередить любовную рану. И жалел, что не курю: когда губишь свои легкие одновременно со всем остальным, это обостряет сердечную муку. Увы, всякий раз, как я пытался выкурить сигаретку, это казалось мне такой же трудной задачей, как пилотировать самолет.

А, впрочем, что я пишу: управлять самолетом гораздо легче, чем курить. Во всяком случае, это хотя бы не запрещено. Разве видели вы где-нибудь табличку: «Водить самолеты запрещается!»? Попробуйте объявить себя курильщиком, и люди нахмурятся; но сообщите им, что вы пилот гражданской авиации, и они будут взирать на вас с почтением.