Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Ладно! (Сменил тон, словно после представления ультиматума.) Не хотел я, ты сам напросился… Зря стараешься ради ЛД, никакой он тебе не ЛД, твое досье наполовину писано им. — Я повернулся, Балалайка отпрянул, но я лишь прищурился, и он заспешил. — Шалопая помнишь? О нем все знали, что он стукач, да он и не скрывал, а в тени работал настоящий стукач — твой Лучший Друг. Он и ценился-то из-за тебя одного, никем больше не занимался. Ты там спрятался среди своих, о тебе ничего не знали, пока не нашли ЛД, помнишь, ты удивлялся, что он так с тобой старается подружиться, и он стал по тебе главным, на, читай…

И сунул листки термальной бумаги, изображение на ней спустя короткое время тускнеет и исчезает. Предусмотрительный.

Если узнают, что я сделал, мне хана, все для тебя, чтоб дурной свой лоб не подставлял ради какого-то, о котором думаешь, что он тебе самый родной и близкий…

Заткнись, сказал я.

На листках, датированные разными годами — ай да Балалайка! дескать, один донос мог быть случайностью или провокацией, — некрасивым, но разборчивым почерком ЛД были описаны два эпизода моей жизни.

Первое сообщение было стандартно и четко:

«По вашему заданию выяснено отношение СПисателя к аресту украинского буржуазного националиста Утописта. В присутствии Шалопая, Штымпа и Щелкопера СП выразил сожаление по поводу ареста и высоко отозвался о моральных (подчеркнуто читавшими! — СП) качествах арестованного. Также не возразил он против того, что арестованный был его другом, хотя они не общались по работе и познакомились недавно при совместной проверке деятельности завода фрезерных станков.»

Скетч — блеск милитарной краткости.

Второй был пространнее и свидетельствовал о значительном росте профессионального мастерства:

«Встретил СПисателя, зашли на кофе, говорили в сексуальных терминах о глубоком и полном удовлетворении. Подошел Радист сказал, что ожидаются перемещения в верхах. СП заметил, что от перемещений в верхах мало толку в низах, но перемещения в низах желательны еще менее в интересах тех же низов. Подошли Технолог, Швейник и Молоток. (Все друзья институтских лет, за исключением Радиста, за которого могу поручиться. Впрочем, мог и за ЛД… (СП) Выпили. СП рассказал анекдот. На съезде встречаются два старых большевика и кидаются в объятья: «Вася! Ваня! Да я думал, тебя давным-давно сгноили. Да что там, уцелел чудом. Да, брат, здорово мы с тобой в молодости, а? Не говори, самому не верится. Как мы в девятьсот пятом на баррикадах с револьверами против пушек, помнишь? Помню, Ваня, как не помнить. А как в феврале семнадцатого городовых с крыш летать учили? Да, Ваня, как же, словно вчера было, помню, все помню. А как в октябре Зимний распотрошили, а? юнкеришек этих и баб, а, скажи? в жизни больше таких чистых баб на пробовал, а? Помню, Ваня, как же, незабываемо это! А правительство Временное, как мы его тогда, помнишь?.. Как же, Ваня, помню, погорячились мы тогда, погорячились…» Все грустно посмеялись. (Каков? Если это и стук, то художественный! Неужто я так красиво рассказал, как он красиво написал? Разом обхаркал всех. Всегда подозревал в нем скрытый сатирический дар. Вот где сублимировался… — СП) Потом СП добавил: Самое печальное в анекдоте (правдивость. Демократия победила в России в феврале семнадцатого. Просто этой стране не суждена демократия. Ленин — гениальный тактик, великий контрреволюционер. Гениальность его проявилась в создании партии профессионалов-политиков и в выборе момента для захвата власти. Временное правительство не избрано, оно сформировано на гребне революционного энтузиазма. Сегодня энтузиазм еще жив и правительство имеет защитников («сегодня рано». K октябрю энтузиазм угас. Непопулярное правительство стало беззащитно. Самое демократическое среди правительств воюющих стран, оно и не помышляло об удержании власти: ведь избрано Учредительное собрание. Избрано, но не начало работу, твердил Ленин. А соберется, учредят депутаты от всех сословий новый законопорядок бывшей Российской империи — и бейтесь головой о стенку, поезд ушел, переворот станет противозаконным и власти нам не видать. Вот почему «послезавтра — поздно!» Значит, завтра. Так и произошло. Присутствующие согласились, никто не возразил, что Ленин — гений.»

Что, спросил Балалайка, дошло?

Стиснув бумажки, я справлялся со своим лицом.

Как он славно устроился, ЛД! Всю жизнь я стремился писать правду. Я стремился, а он достиг. Писал правду в единственном экземпляре, но, как бы то ни было, писал. А я говорил правду, но писал по их социальному заказу. Возможно, ЛД мечтал о романе, а довольствоваться ему приходилось миниатюрами. Но мне и того не было дано, я-то писал раститскую ложь ради крупиц истины, которые втискивал в текст. Их подло убирали уже при последнем редактировании.