Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Я зашагал по жилищу и в конце каждого прохода злобно пинал половик у изголовья тахты. Анна спала, я снова встревожился и стал слушать ее дыхание. Дышала. И пахла развратно, как свежая булка. Я жестко тиснул ее нежную грудь, она, не просыпаясь, перевернулась с боку на живот, и я погасил свет.

Во сне видел такое, что предпочел бы не видеть. А поверх всех чудищ души плясала Анна в костюме вакханки, вдоль и поперек обвивала меня прохладными руками и ногами, змеино-гибкий высовывала язычок, а за ним открывалась ее рифленая розовая гортань, глубокая, как ад. Потом, чтобы уж окончательно добить, спросила: а такое видел? И, словно чулок, выпущенный из рук, опала на чресла мои нежным комочком с цветным бантом поверх. Поразительна цветовая гамма снов, в них разве лишь зеленого луча не хватает. Земля и небо рвали меня надвое, я парил в облаках, пикируя и взмывая, но рядом, по земле, — привычный сон! — трусил мой добрый пес и поглядывал на меня верными глазами. Я услышал зовущий голос жены, рванулся и — проснулся. Глаз не открыл, стремясь обратно в сон, где был голос и бежал сквозь вечность мой добрый пес.

Не вышло. Я почуял присутствие постороннего. Враждебность наполнила меня вровень с краями. Сквозь дифракционную щель едва разлепленных век проступило размытое изображение Анны. Она стояла, уже одетая, и нерешительно глядела на меня. Вспомнил ее такой, какой предстала во сне, и невольно дернулся, но она не уловила движения. Я словно видел ее мучительную борьбу с собственным телом, но не шевелился. Так продолжалось с минуту. Анна вздохнула и — вышла!

Come on, Эвент! Ты не можешь не понимать, какое это событие! Со мною считаются, мой сон берегут!

25 сентября утренним поездом прибыл в Станислав. Ехал в общем вагоне и оделся так, чтобы не отличаться от других стариков, даже шляпу гуцульскую напялил. Для перестраховки прикинулся глухим. На вокзале взял такси. В трамвае, чтобы закрутить дело, достаточно дать мне в ухо и заорать «Вор!» С такси мороки больше, надо устраивать автомобильное происшествие. На сей случай заготовлена симуляция обморока с внезапным бегством на одной из столкнувшихся машин, в суматохе ключи наверняка останутся в замках зажигания. Вариант хлипкий, но в случае провала выбор будет невелик, придется переть грудью.

До исправительно-трудовой колонии строгого режима добираюсь вполне комфортабельно. Медленно и подробно — во избежание провокации — расплачиваюсь с таксистом за дорогу в оба конца и даю щедрые чаевые. Анна снабдила меня днежными знаками в достаточном количестве. Попросил таксиста вернуться за мною к девяти вечера. (K тому времени меня здесь давно уже не будет.) И зашагал к приземистому широкому зданию проходной, там же комнаты встреч, оборудованные подслушивающими и, возможно, подсматривающими устройствами.

В длинном зале с зарешеченными окнами подошел к барьеру, он разделяет залу вдоль и отполирован тысячами прикосновений не хуже стопы Св. Петра в Ватиканском соборе. Строгий взгляд был ответом на мое посягательство, и я сказал, что на встречу с заключенным нумер 0937561428 дробь четыре эс явился вместо его жены, она в больнице с острым холециститом, вот справка, а я кузен заключенного, вот справка, вот паспорт. Паспорт Опекуна, а добыть любую справку в наш титский век — это вопрос десятки. Ну, лишней десятки. Анне сказал, что мне нужны триста рублей и царская передача. Она принесла тысячу, а передача в сумке, даже не взглянул, что там. Анну предупредил, что деньги верну, если останусь жив, иначе плакали ее денежки, и, отсчитав триста, сунул остальное ей за пазуху, в надушенную сладкую ложбинку, едва прикрытую платьем, а сопротивление одолел безжалостным замечанием: нехорошо, если такую сумму найдут на моем теле. С паспортом Опекуна тоже должно обойтись: нос, уши и борода на месте. Опекун, на всякий случай, чтобы отделить меня от себя, утром заявил в милицию о пропаже паспорта. Если все пройдет благополучно, отзовет заявление. О тех, кто выписывал справки, не тревожусь, пусть думают о себе сами.

Просмотр документов завершается повелительным жестом. Я иду к стульям, стоящим вдоль окон, и другие ожиданты, мужчины и женщины, при моем приближении отводят взгляды. А ведь здесь я не играю сумасшедшего. И никто меня не знает. И не неприязнь это. Но в скорбных сих местах титские граждане, даже наиболее общительные, общения избегают.

Полчаса незаметно уходят на репетицию встречи с ЛД. Миссия у меня не из легких. Первое — узнать, что им известно обо мне. Второе, главное — за что с ним обошлись столь сурово. Понимаю, как нескромно мое желание, но исполнение его жизненно важно. Это как дыхание. Или циркуляция лимфы. А то перевяжут тебе, скажем, мочеиспускательный канал и скажут: давай, потей. Вот и давай…