Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6

Вся чистота его солнечных глаз
Порождена соучастьем.
Пусть он, сердечный, напьётся хоть раз
До абсолютного счастья.

Как ему трудно во тьме и на дне
Нам отдавать эти звуки.
А ведь и сам на последнем ремне
Носит последние брюки.

Он понимает, что высшая есть
Воля над ним и над нами.
Бог ему даст и попить, и поесть,
И разживиться штанами.

Бог ему высветит к небу пути,
И, сокрушаясь при этом,
Бог ему, мальчику, скажет: — Прости
Ты этих пьяных поэтов.

Вечно они нашумят и наврут,
Как несмышлёные чада.
Но и они не напрасно живут,
А потому, что так надо.

Не пустая угроза,
Просто очень грущу.
Кроме Деда Мороза,
Никого не пущу.

Я люблю его посох,
И волшебный мешок,
И искрящийся воздух,
Что слетает со щёк.

Хоть и хитрый он парень,
Да не вредный зато.
Как стеклянный боярин,
Он садится за стол.

Смутно в небе самарском
Проплывают в пурге
Ананасы в шампанском,
Шоколадки в фольге.

Дед, не будь сатаною,
На душе холодит.
Вся Россия со мною
На мешок твой глядит.

Не печаль её, парень,
Виду не подавай.
Улыбнись ей, боярин,
Наливай, наливай.

Один лишь раз в судьбе непышной
Я небеса поцеловал.
Пусть с журавлём промашка вышла,
Зато журавлика поймал.
Он, свыкшись с долей неизбежной,
Живёт в кармане много лет.
Он маленький
и очень нежный,
Ни у кого такого нет.

Он подрасти уже не смеет.
Угрюмым небом позабыт,
Курлыкать вовсе не умеет,
Зато немного говорит…

Пуглив, как чиж, всегда взволнован,
Он — Маугли наоборот.
Он сам не знает, для чего он
На свете, собственно, живёт.

Безгрешна в мире многогрешном,
Кому душа его нужна?..
Я б объяснил ему, конечно,
Да сам не знаю ни хрена.

Эта водка, что «Русской» зовут,
Видно, самая горькая в мире.
Прокати нас на танке, Махмуд,
У тебя в гараже их четыре.

Мясо белой овцы на столе
Аппетитною горкою тает.
Всё равно в полупьяном Кремле
Нас никто за людей не считает.

Правда по небу пишет крылом,
Белый день письменами усеян.
Только — чур, не стрелять за столом,
А не то и пожрать не успеем!

Много ты пострелял на веку,
Но и мы повидали немало.
Ты скажи своему кунаку,
Чтоб убрал свою руку с кинжала.

Мы летим на двуглавом орле.
Будто внове. Но это — не внове…
Прав писатель: «Россия во мгле».
А заря не бывает без крови.

В могиле неизвестного поэта,
В которую мы ляжем без имён,
Мерцают рядом свечка и комета,
Сроднившиеся в громе похорон.

Мы не прошли в анналы и в журналы.
Живя в тени, мы не отвергли тень.
Мы ляжем здесь —
одни провинциалы
Из русских городов и деревень.

Смеясь, плутаем вдаль путей-дорожек
И крошим хлеб печали и страстей.
И, как ни странно,
этих малых крошек
Хватает на прокорм России всей…

Женщина над человеческой бойней
С красным крестом на груди,
Перекрестись, если это спокойней,
Смилуйся, не уходи.
Очередь справа — фонтанчики пыли.
Жизнь дешевеет в бою.
Выдумай так, чтоб меня не убили,
Спрячь меня в сумку свою.
— Я за тебя помолюсь и поплачу,
Ангел мой с пулей в крыле.
Я тебя спрячу,
конечно же, спрячу
И в небесах, и в земле.

Как над сёлами космос засвищет,
Так согнувшись от тяжких вериг,
Что-то во поле бродит и ищет
Синим светом обросший старик.

Раз набрёл на лихую ватагу —
Не народ, а сплошной матерьял.
«Что ты ищешь?» «Небесную тягу
На земле, — говорит, — потерял».

Отвалили ему полковриги;
С голодухи и хлеб — колбаса:
«Ты бы сбросил, — гогочут, — вериги,
Легче станет попасть в небеса!»

Тут такая в них тягость попёрла,
Подхватить не успели кошли,
Всей оравой по самое горло
В ненасытную землю ушли.

И не могут сработать ни шагу
Из неё ни назад, ни вперёд,
Чуют носом небесную тягу,
Да земная за горло берёт.