Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6

В троллейбусе — мысли, как паутинки:
«А сердцу не нужно быть в списке видящих,
Ему достаточно невидимки…»
Так весело — кажется, через миг ещё
Счастливый билетик кондуктор вытащит,
И съест… На стёклах дрожат дождинки.

Нам зябко без снега, тепло без солнца.
Собака с ушами большими, рыжими
Так мудро посмотрит и улыбнётся
Той девочке дикой, как мальчик, стриженной,

Которая вдруг проступила странно
Сквозь девушку ларинского обличья…
Три века на сердце всё та же рана
И к песням всё та же привычка птичья.

Три века иль триста веков — неважно.
Пергамент, папирус иль список видящих,
Где нет меня, где я была однажды…
Где есть ты всегда… не прошёл и миг ещё —
Пришёл контролёр, все билеты вытащил,
И съел. Чтобы зайцем остался каждый.

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньи голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чём?

Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!

Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь;

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Тёмный дуб склонялся и шумел.

Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Делить веселье — все готовы:
Никто не хочет грусть делить.

Один я здесь, как царь воздушный,
Страданья в сердце стеснены,
И вижу, как судьбе послушно,
Года уходят, будто сны;

И вновь приходят, с позлащённой,
Но той же старою мечтой,
И вижу гроб уединённый,
Он ждёт; что ж медлить над землёй?

Никто о том не покрушится,
И будут (я уверен в том)
О смерти больше веселиться,
Чем о рождении моём…

Тревожный, сказочный и зыбкий
По стенам ходит лунный свет.
Я слышу скрипку, слышу скрипку! —
И от неё спасенья нет.
И так печально эти звуки
Напоминают о былом…
Скрипачки тоненькие руки,
Бровей нахмуренных излом.
Я был пленён движеньем каждым.
И вспоминать о них боюсь!
Но вот опять томлюсь я жаждой
И музыкою не напьюсь.
Ах, как она была прекрасна!
И скрипка слушала её.
Любой концерт мне был, как праздник.
Как будто были мы вдвоём.
Но чувство стало вдруг привычным.
И развенчал я божество.
Зачем её концерт скрипичный?
Зачем мне это колдовство?
И свет луны, и звуки эти?
И струн неистовый порыв?
Она прекрасней всех на свете…
И снова сердце — на разрыв!

Вот и прошла пора моих дождей.
В бору темно, серебряно и сыро.
Утихла боль, пришёл конец вражде.
И перемирье обернулось миром.
Восходы гаснут на сыром ветру.
И золотая тина перелеска
Лежит в реке, недвижной поутру, —
В реке, туманом вытертой до блеска.
Здесь скоро лёд надёжно зазвенит.
На листья упадёт холодный иней.
И выйдет солнце в пасмурный зенит,
И зимним взором край лесной окинет.
Придёт метель — опальная княжна,
И жалуясь, и гневаясь, и мучаясь…
И длинная повиснет тишина.
И вековой окажется дремучесть.
Реки катятся к морям —

Даже горы раздвигая!
У людей судьба иная…
И живут иные зря…
Не стремятся никуда, —
Хоть им горы не мешают, —
Ничего не совершают,
Исчезая без следа.
Где же море у меня?
Я бы так к нему стремился!
Горизонт мой не открылся —
Ночь не отличу от дня.
Всё проходит: ну и пусть!
В этом Мире я прохожий,
Отдохну в его прихожей,
Чтоб опять пуститься в путь!