Марина Саввиных: «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.

Читающая публика знает Анатолия Чмыхало как автора серьезной исторической прозы. На протяжении всего своего творческого пути (а это уже более полувека!), писатель подробнейшим образом воссоздавал на страницах повестей и романов самые драматические, переломные моменты жизни Енисейского края — будь то годы гражданской войны («Половодье», «Отложенный выстрел»), или освоение Сибири казачьей вольницей («Дикая кровь», «Опальная земля»). Зоркий глаз, скрупулезность ученого, предельно внимательного к факту, обостренное психологическое чутье художника и прежде позволяли Чмыхало развернуть под неожиданным углом уже определенным образом интерпретированные события и факты — так возникали картины и характеры, в которых действительность далекого прошлого прочитывалась, как минимум, неоднозначно — прославленные герои иной раз открывались читателю в достаточно неприглядных поступках, а заведомые враги оказывались людьми, не лишенными достоинства, человеческих чувств и собственной правоты. В годы единственной и единой для всех — партийной — точки зрения на отечественную и мировую историю так показать Колчака, как это сделал Чмыхало в «Половодье», а позднее — бандита Ивана Соловьева в «Отложенном выстреле», было делом нешуточного риска и требовало от писателя личной отваги. Сегодня, когда позади уже несколько «волн» ошеломляющих разоблачений и реабилитаций, новых возвеличиваний и посрамлений известных исторических персон, те, старые, книги Чмыхало читаются неожиданно свежо — как будто само время, снимая злободневность читательского ожидания, обращает твое внимание к тому, что раньше оставалось в тени, таилось где-то в подтексте (может быть, даже неявно для самого Анатолия Ивановича). Это «что-то» — сознание, мысль, личность автора, поневоле участвующего во всем, чего касается его перо. Каюсь, когда нынче летом я снова перелистывала «Половодье», больше всего меня занимал именно этот «персонаж» — сам Чмыхало, как тот, кто распутывает клубок исторической интриги.

Виной тому — два его последних романа, в которых как раз этот герой выступает на первый план, причем — свободно, во всю мощь своего незаурядного темперамента и — выпестованной десятилетиями жадного чтения, путешествий и встреч — эрудиции. Познакомившись с автором-героем «Ночи без сна» и «Плача о России», совсем по-иному воспринимаешь коллизии, которые он исследовал в своих «старых» книгах.

Оба романа знаменуют переход автора к новой для него форме. Это и мемуары, и эссе, и публицистические очерки, и афоризмы, и стихи — в причудливом, но органичном сплаве. Это вовсе не эклектика. Нет! Мозаикой, которую «выкладывает» здесь Чмыхало, создается картина, целостность которой свидетельствует о присутствии строгого авторского замысла — о работе «композитора», а не просто исполнителя отдельных «пьес».

Романы «Ночь без сна» и «Плач о России» нужно читать один за другим — по сути дела, это единое произведение, которое к тому же не имеет фиксированного конца… его рамка — в принципе разомкнута. Как «рамка» дневника или письма, написанного в надежде на ответ. Веяние времени — писатели сейчас, особенно те, кто «в возрасте», все чаще — почти без обработки — «эксплуатируют» животрепещущий документ: переписку, собственную и чужую, СМС-ки, «кусочки» разговоров в Интернете. Внутренняя жизнь, интимные связи человека, как никогда прежде, — у всех на виду. И — странное дело! — это никого не пугает, мы, словно нарочно, раскрываемся навстречу другим, — такими, как есть, без страха и стыда. Как в «Приглашении на казнь» Набокова, — становимся «прозрачными». Хорошо это или дурно? Как посмотреть… Исписанная бумага, говорят, дороже или дешевле чистой, в зависимости от того, кто ее исписал. Так и здесь: «обнаженность» писателя, его раскрытость «до печенок», оправданы настолько, насколько читатель готов душой присоединиться к нему в сопереживании, стать умнее и опытнее, благодаря его размышлениям и опыту… А ведь в случае с Анатолием Чмыхало речь идет о размышлениях и опыте человека, которому перевалило за 80! Однако, «в здравом уме и твердой памяти», коим, право же, можно позавидовать, Анатолий Иванович разворачивает в последних романах «метаисторическую логику» собственного понимания русского пути на протяжении нескольких столетий, ведет эту линию рукою мастера и оживляет детально выписанными эпизодами, которые читаются, так сказать, «на одном дыхании» (Господи!