Александр Трапезников - Похождения проклятых

— И забыла на столе свой мобильник, — сказал я. — А Ольга тебе по нему как раз и звонила. И если бы ты так не торопилась, то все могло бы повернуться совсем иначе. Когда ты перестанешь вострить лыжи, не досчитав хотя бы до семи?

— Считают бухгалтера, — ответила Маша.

— И что было дальше? — спросил Алексей.

— Я приехала. Пообщалась с директрисой. И узнала, что Ольга Ухтомская действительно там работает. Три раза в неделю: по понедельникам, четвергам и субботам. Она обучает детей не только грамоте, но и боголюбию, насколько я поняла. У нее есть даже своя маленькая комнатка, если надо задержаться и переночевать. Я даже заглянула в нее. Все очень чисто, прибрано, и ничего лишнего. Только иконы. А еще директриса сказала, что у нее здесь был старый сундучок, который она совсем недавно куда-то увезла. И главное, Ольга настолько привязана к этим несчастным детям, что всей душой с ними. И еще не было случая, чтобы она не приехала на занятия, пропустила свои дни. А потом… потом я уехала, потому что мне надо было… Словом, уехала, и все.

Тут Маша посмотрела на меня и подала взглядом знак, чтобы я молчал. Но Алексей и не обратил внимания, пребывая в своих мыслях. Интересно, а как бы он среагировал на то, что его невеста возила в лавру Якова? Впрочем, вполне возможно, что даже бы и одобрил. Бессребреники все такие.

— Завтра среда, — произнес он. — Впереди остается один день, когда Ольга будет в приюте. Четверг. В субботу уже будет поздно. Сроки заканчиваются. Времени у нас совсем мало. Если не найдем Ухтомскую до четверга, едем в Черусти.

— А как Агафья Максимовна, ты был у нее? — спросил я.

— Быть-то был, — ответил Алексей со смущением в голосе. — Да только тоже все как-то очень странно.

— Но она-то хоть жива?

Он вытащил из кармана крохотный листочек бумаги.

— Не знаю. Но верю, что жива. Там возле дома какие-то люди крутятся. Дверь заперта. Никто не откликается. Я уже хотел уходить, как из соседней квартиры выглянула соседка. Такая же пожилая, как и Агафья Максимовна. Напуганная чем-то. Она только спросила шепотом: Вы Алексей Новоторжский? Потом протянула этот листок и быстро за собой дверь закрыла. Что-то происходит. Я так понял, что Сафонова куда-то уехала. Но успела передать соседке записку для меня.

— Карусель какая-то, — сказала Маша.

Я взял листочек бумаги и прочел вслух:

— Идеже аще не приемлют вас, исходяще из града того, и прах, прилипший к ногам вашим, отрясите… Иерусалим не познал времени посещения своего.

Потом протянул записку Маше. Она также прочитала, но молча. И вернула Алексею.

— Ты что-нибудь поняла? — спросил я у нее.

— Нет.

Алексей аккуратно сложил листочек и положил обратно в карман.

— Это евангельские фразы, — произнес он. — Если не ошибаюсь, от апостола Луки. Смысл в общем-то ясен. Но тут важен контекст. Что хотела сказать мне этими словами Агафья Максимовна? Она не могла написать открыто, потому что, наверное, опасалась, что записка попадет в чужие руки. И послание это человек невоцерковленный не поймет.

Но она надеялась, что я догадаюсь. А я. — и он виновато развел руками. — Думаю, думаю, и ничего пока не соображу.

— Напряги мозги как следует, — сказал я — Что означает: отряхнуть прах, прилипший к ногам? Почему Иерусалим не познал времени посещения?

Маша вступилась за Алексея:

— Ты бы сам мозгами поработал. Когда Господь въехал в Иерусалим на молодом осленке, то все Его славили и бросали на дорогу свои одежды и пальмовые ветви. Но Христос, смотря на народ, заплакал о нем и о городе. Он знал, что через три дня они будут кричать уже другое, требуя казни.

Алексей продолжил за нее, вытащив из кармана Евангелие и найдя нужную страницу:

— Он сказал: ибо придут на тебя дни, когда враги твой обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне, за то, что ты не узнал времени посещения твоего. И вошедши в храм, начал выгонять продающих в нем и покупающих, говоря им: написано: дом Мой есть дом молитвы; а вы сделали его вертепом разбойников… Первосвященники же и книжники и старейшины народа искали погубить Его.

Закрыв Евангелие, он задумался.

— Может быть, она имела в виду другой город — Москву? — произнес я.

— Тут конечно же двоякий смысл, — согласился Алексей. — И в первой, и во второй фразе. Иначе и быть не может. Агафья Максимовна, как умела, зашифровала свою записку ко мне. А то, что Москва стала городом фарисеев и вертепом разбойников, — это несомненно.