Александр Трапезников - Проект «Мегаполис»

Он был настолько «хорош», что когда проснулся, с трудом разомкнув веки, то вместо привычного «Отче наш…» прошептал какую-то чепуху: «Сто двадцать три — тридцать один — пятнадцать». Так и продолжал повторять эти проклятые цифры, пока не опомнился. Криво усмехнувшись, соскочил с постели, побрел в ванную, встал под блаженно прохладные струи воды. А назойливая цифирь продолжала лезть в гудящую голову, прыгала перед закрытыми глазами. Что за глупое наваждение? Какой мелкий бес путает душу, и без того измученную скверным похмельем?

Сергей выключил душ, кряхтя, вытерся банным полотенцем. Подобные пробуждения были всегда отвратительны, тяжелы, словно он преждевременно поднимался из могилы на Страшный суд. «Все, решено, — сказал он самому себе. — Больше ни капли водки». И тут же поправился: «Если только на Новый год…» А потом добавил: «Пиво, разумеется, не в счет». Глядел, нахмурившись, в зеркало, а гнусные цифры теперь жужжали где-то в электробритве. Он уже догадался, что это чей-то номер телефона, но… чей? А того, с кем он вчера пил, конечно. С кем же, если не секрет? И где?

Вопросы висели в воздухе над жарившейся яичницей, а Сергей осторожно напрягал память, действуя как опытный сапер. У него было такое ощущение, будто его опоили. Он пошарил по карманам, вытряхнув какую-то мелочь. Едва хватит на бутылку пива. Но когда это он возвращался домой с деньгами? Они растворялись, как кофе в крутом кипятке, летали, подобно солнечным зайчикам, за которыми приятно наблюдать, но удержать — невозможно. Деньги оставляли волдыри на его ладонях и прожигали огромные дыры в карманах брюк. Они словно боялись его необузданной натуры и стремились торопливо покинуть кренящийся набок корабль, махая на прощание крысиными хвостиками. И никакого огорчения из-за этого он не испытывал.

Мелькали неясные картинки вчерашнего вечера: накренившийся витраж в ресторане, девушки-официанточки в красных передниках, какая-то смазливая рыжая девица за столиком, чье-то рыло сбоку, услужливо протянутый метрдотелем радиотелефон, по которому он куда-то звонил… Или это было в другой раз? В иные времена? Странно: если его и опоили, то зачем? Уж кто-кто, а он-то никак не производит впечатление банкира или бизнесмена — так, мелочь огородная. Тянет в лучшем случае на вольного художника, потрепанного жизнью. Ну что с него взять? Что можно соскрести с тридцатидвухлетнего безработного, промышляющего то там, то здесь, да еще и разведенного, выгнанного из дому и проживающего в квартире приятеля в качестве сторожа? Кроме штанов да нательного крестика — ничего.

Сергей не любил загадок. Особенно если они касались его самого. Почти аллергическое раздражение вызывали у него всякие НЛО, йети и домашние барабашки. Не любил также и ловких фокусников, прикидывающихся колдунами-целителями, магами и новоявленными пророками. При встрече с Сергеем такой маг-пророк запросто мог бы получить и по шее, утратив свою экстрасенсорную силу. Но пока они ему попадались лишь на экране телевизора. Их хитрое ремесло Сергей представлял себе так: тщательная подготовка, знание психологии и блестящее актерское мастерство. Впрочем, он и сам мог в компании вытащить при игре в очко двух тузов из колоды. А потом и повторить.

Покончив с завтраком, Сергей потянулся к телефону. Загадочный номер не давал ему покоя, свербит в мозгу, точно семь мохнатых паучков начинали плести там свою паутину. Семь маленьких человечков, каждый со своей цифрой — 1, 2, 3, и снова 3, и опять 1, и еще раз 1, и 5, — затеяли с ним игру в прятки. Чувствовалось что-то мистическое в их неотвязном-стремлении завладеть его вниманием. Можно было бы поступить проще: выйти на улицу, раздобыть пива, смотаться к приятелям, забыться в какой-нибудь развеселой компании, — и паучки-человечки наконец оставили бы его в покое. Но… пройти мимо запертой двери и не заглянуть внутрь? Такого он допустить не мог. А телефон между тем не отвечал, слышались лишь длинные, язвительные гудки. Сергей в раздражении опустил трубку на рычаг. Через десять минут он повторил попытку, и вновь безрезультатно.

Или никого не было дома, или… никто не хотел подходить.