Антонио Редол - У лодки семь рулей

Алсидес играл тягучую, однообразную мелодию: в такую жару ничего другого у него не получалось. Он мечтал о том, что скоро сбежит отсюда вместе с братьями Арренега — этими пронырами и бездельниками. А едва наступит ночь, он выйдет на дорогу навстречу смуглянке. У нее нет красного пояса, как у той, другой, но она отдастся ему с открытыми глазами, и он будет говорить с ней, не боясь косноязычия, и расскажет все, что она ни пожелает узнать о его жизни.

Цокот лошадиных копыт разорвал тишину.

Сидро не шелохнулся. Руки Марианы легли на его плечи.

— Онемел ты, что ли, как с танцев вернулся? Околдовали тебя там?

— Будто бы нет.

Ей не терпелось выведать, поручал ли старик следить за ней, и она поддела Рыжика:

— Зе да Фелисиа тут ко мне подкатывался, больно сладко поет.

— А мне какое дело? На то нам и рот даден, чтобы говорить…

Ответ мальчика рассердил ее.

— Он спрашивал, пошла бы я с ним, — добавила она звенящим голосом.

— Время подходящее… Дядя Жоан в отлучке.

Она уселась на пол, глядя на Сидро.

— По-твоему, я должна идти?

— Это уж вы решайте. Каждый сам за свою жизнь ответчик. Только думается мне — не стоит об этом раззванивать.

— Ты тоже можешь уйти, — сказала Мариана.

— А зачем? Когда я уходить надумаю, мне компания не понадобится. Я не таковский, как вы или Зе да Фелисиа. Только дяде Жоану худо придется. Он вас любит. Если вы его оставите, он руки на себя наложит.

— Не верь ты этому. Старики вечно с причудами. С ними надо пуд соли съесть, тогда и поймешь их. Грозится он только, а убивать себя не станет.

— Я верю дяде Жоану. Мне хочется ему верить.

Мариана была в нерешительности.

— Ты ему передашь, что я тебе сказала? О Зе да Фелисиа?

— Ни в доносчики, ни в сводни я не записывался. Но если вы детей иметь желаете, кто вам мешает. И молчок об этом. Кто много болтает, мало достигает.

Он говорил с презрением, жестко, нервно и яростно. Мариана стремилась понять его, поделиться с ним невыносимой тоской, что сжимала сердце. Она протянула руку, но его рука не ответила на пожатие.

— Если я останусь, ты уйдешь отсюда?

— Толком еще не знаю когда, но уйду обязательно. Жизнь здесь какая-то пустая.

— Сразу видать, ты влюбился.

— У меня была женщина… А сегодня я к другой пойду. Я не влюбился, нет. Любовь, по-моему, совсем не то. — Голос его зазвенел, окреп. — Если у меня будет любимая, я ей напишу. Об этом писать надо.

— Те, кто не умеет писать, тоже любят. Я любила, а ни одной буквы не разберу, будь она хоть с телегу. Славное тогда было времечко. Всему-то я верила, что мне ни заливали, и здорово это было — людям верить. Бывало, догадаешься, что они врут, да все равно с качель не слезаешь. Ты качался на качелях? Хорошо, правда? Кажется, будто ты птица, знаешь, что обман это, а все приятно то вверх ногами, то вверх головой взлетать. Голова идет кругом… Это больше всего с любовью схоже.

— Я ночью на дорогу пойду. Меня будет ждать девушка.

— Какая она?

— Знаю только, что смуглая.

— Она полная?

— Худые лучше.

— Это он тебя научил, да?

Рыжик смутился, отвернул лицо к источнику, где пили жеребцы.

— Он меня и на гармошке играть научил, а сейчас я лучше него играю. И женщин буду знать лучше.

Безмолвие Лезирии легло между ними — напряженное и жгучее, тяжкое и суровое.

— Не ходи, — попросила Мариана, схватив его за руку.

— Куда не ходить?

— На дорогу.

Сидро внимательно посмотрел на нее, улыбнулся и легонько щелкнул ее по левой щеке, как раз туда, где появлялась задорная ямочка. Он устыдился такой вольности и покраснел.

— Не ходи, — настаивала Мариана. — Еще заразишься чем-нибудь.

— Ну и что с того? Какой же это мужчина без болезни?

Она встала и пошла в таверну. Вскоре оттуда послышался ее голос.

Сидро решил сбегать к источнику, но, чтобы Мариана его не заметила, прошмыгнул задами.

Объездчик вскочил на хребет неоседланной кобылы и, несмотря на то что она вставала на дыбы и металась из стороны в сторону, пытаясь сбросить его на землю, крепко держался за холку. Укротив лошадь, он поехал шагом, прямо к источнику, где поил табун. Его помощник поливал животных водой из ведра, чтобы им не было жарко. Группа конюхов, приехавших из Лиссабона отобрать быков для корриды, сидела на стене загона и махала объездчику беретами, а тот возвращался, уже не держась за гриву. Рыжик вперил в него восхищенный взгляд: он горел нетерпением — попытать счастья, хотя никогда не ездил верхом.