Антонио Редол - Поездка в Швейцарию

Жили они впятером в одном доме. Спали впятером в одной комнате, как в больнице в общей палате. Рядом была маленькая комната с душем, служившая также кладовой. В комнате, куда нужно было подниматься по лестнице, они устроили нечто вроде столовой и клуба. В середине – большой стол, купленный вскладчину, восемь стульев (порой заходил кто-то из приятелей сыграть в «семь с половиной»), и овальный столик с вазой без цветов, чернильным прибором с двумя чернильницами, которым никто не пользовался, и три картины на побеленных стенах.

Таким образом, у них было нечто вроде семьи. В Африке самое главное – это не нажить «невроза», пагубного недуга, который похуже тропической лихорадки. Они держались друг друга, довольствуясь малым, и кому-то из них временами приходилось ободрять других, и потом они тратили меньше, чем если бы жили в гостинице или пансионате. Из экономии они брали пищу только на троих, в забегаловке, что рядом с улицей Висельников, и слуга-негр по прозвищу Подхалим носил хозяину Ребело три набора судков, чтобы он не обвешивал их на обедах.

Мысль о путешествии пришла в голову Барросу. Действительно, это было неплохо придумано. Было это в воскресенье. По обыкновению после обеда перед прогулкой в такси они впятером сидели в кафе «Бижу», потягивая пиво и играя в кости. В этот день стояла ужасная жара: казалось, что от земли исходит пламя. Яркий свет резал глаза, в теле ощущалась слабость, и пальмы на площади Сальвадора Коррейа стояли не шелохнувшись, с поникшей кроной, уныло склонившись в сторону моря.

И они чувствовали себя так же, как эти пальмы. Да, и они в душе стремились к дорогам, ведущим из бухты туда, к тому миру, что за океаном…

– Четыре очка с первого захода! Годится? – сказал кто-то из них, неважно кто.

– Тебе сегодня здорово везет, – заметил другой.

Баррос сидел в бездействии, ожидая, когда ему передадут стаканчик для игральных костей, и безучастно блуждал взглядом по витринам кондитерской. Он не был лакомкой, но ему нравилось разглядывать пирожные и шоколадные конфеты, причудливые формы пирожных и шоколадные обертки. Именно в этот момент он заметил коробку швейцарских карамелек. И в эту жару, в эту страшную жару, когда даже камни, казалось, могли воспламениться, ему вспомнились горы и прохлада. Он глубоко вздохнул и сказал четырем приятелям:

– Было бы здорово оказаться сейчас в Швейцарии…

– В Швейцарии?

– Да, в Швейцарии. Там, должно быть, прохладно. Coy за залился смехом:

– У тебя губа не дура!

– Это страна, куда я больше всего хотел бы поехать. Трое других тоже рассмеялись, и, наверное, никто из них не смог бы сказать, смеется он над каламбуром Соузы или над идеей Барроса.

А тот небрежно бросил кости, удовольствовавшись двумя очками, и тут-то и высказал предположение:

– А мы бы могли совершить поездку в Швейцарию.

– Ого, хватил! В Швейцарию…

– Почему в Швейцарию?!

– Ну… Это красивая страна. Должно быть, красивая… Мне бы хотелось пожить в одной из деревень в тех долинах. А в горах наверху лежит снег.

– Я никогда не видел снега, – сказал Перейра.

– А я уже видел один раз; это похоже на белые лепестки, как у ромашки или розы, – пояснил Силверио, потирая руки, сложенные на коленях.

– Ты сегодня прямо поэт, – пошутил Соуза.

– Нет, честное слово, именно так: лепестки, крохотные лепестки, падающие на тебя.

Они помолчали несколько секунд. Фрейтас все еще тряс стаканчик с игральными костями, но, казалось, делал это машинально. Потом и он притих.

– Но как?

– Что «как»?

– Как мы смогли бы поехать туда?

– Ну…

Почти каждую фразу Баррос начинал этим «ну», произносимым приветливым тоном, которое было вроде катапульты для других слов, выстреливаемых очередями. Но сейчас это был вопрос, обращенный к самому себе, а может, пауза, чтобы привести в порядок мысли, взбудораженные воображением.

Остальные не сводили с него глаз. Они тянули пиво маленькими глотками, удерживая его во рту, чтобы продлить удовольствие.

– Ну, так что?! – спросил Фрейтас, раздраженный молчанием. На лицах друзей он прочел, что ему следует помолчать.

Баррос медлил, он чувствовал, что предложение, которое в целом было продумано, можно высказать, но он опасался касаться деталей. Он знал, что даже один просчет может все испортить. Перейра ухватился бы за эту ошибку и камня на камне не оставил от этого плана – ведь его страсть портить другим удовольствие была всем хорошо известна. Посмотрев на Перейру, он увидел усмешку в его синих с желтыми крапинками глазах.