Леонид Лебедев - Почти книга для почти людей

Итого, когда начинаем говорить об оружии, то задача его не убить, а нанести наибольший экономический урон. Поэтому наиболее оптимально, если оно не убивает человека, а калечит так, чтобы он делать уже ничего не мог, а только ел, пил и требовал лекарств. И чтобы доставили в больницу его машиной. И чтобы в больнице вокруг него крутилось несколько человек. И … Словом, задача не в том, чтобы убить, а чтобы максимально покалечить. Вот такие технические задания и пишут граждане любители Моцартов и Шопенов. А другие любители воплощают их в жизнь. А уже третьи будут применять. Ну, это мне неоднократно рассказывали — сам я таких заданий не видел, слава Богу.

А первый раз я о том, что войну планируют, отнюдь не основываясь на принципах гуманизма и любви к ближнему, понял, прочитав американскую книжку «Фабрики мысли» — авторов не помню. Солидная ее часть была посвящена знаменитому американскому военному научному-исследовательскому институту (снова не помню названия), который был создан во время войны. И в частности одному известному (но я снова благополучно забыл название) его проекту о том, что делать во время атомной войны. О том, что заранее нужно позаботиться, кого спасать в бомбоубежищах, а кого спасать экономически невыгодно — всяких там старико-пенсионеров, толку от которых в будущем никакого. Это было как раз во времена споров, кого следует спасать, когда видишь, что тонет нобелевский лауреат по физике и ребенок. И граждане ожесточенно обсуждали, кого. А в штабах уже написали, кого в бомбоубежище, а кого — пусть сам разбирается, как ему ползти на кладбище. Точно как когда начали перестройку: эти, которые никчемные, нехай помирают как знают.

Вот, кстати, если бы здесь в Колумбии какой-либо местный Чубайс произнес что-либо подобное тому, что наш о 30–50 миллионах, которые должны вымереть для пользы дела, то пришлось бы ему, как минимум, смываться из страны, чтобы не разорвали на куски. Здесь даже когда водопроводчики попробовали необоснованно поднять цены на воду, так такие демонстрации пошли, что предпочли больше не рисковать.

Хороший у нас народ, все-таки.

Рассказали мне эту историю в свое время по поводу… Нет, история об этом поводе куда более долгая, что я хочу здесь написать. И более серьезная. Так что сама история.

В каждой области СССР жил-был первый секретарь обкома, фамилию которого знали все жители этой области. А еще были второй и третий секретарь, о которых изредка слышали. А еще были всякие граждане помельче, о которых уже и никто не слышал. Так и в Ростовской области был такой свой первый секретарь, хозяин ее. И решал он все вопросы, включая номенклатурные, из тех, что были в его власти. Но только почему-то все номенклатурные граждане знали, что первое слово было всегда не за ним. Что действительные номенклатурные решения принимаются совсем малоизвестным вторым секретарем, который пережил уже двух или трех первых. И даже не совсем им. А причина такой всесильности была чрезвычайно проста: один из членов брежневского политбюро, внешне весьма пуританского характера не совсем молодой мужчинка, входящий в первую пятерку власти, завел роман с симпатичной и весьма пробивной женщиной. И не просто роман, а еще и с беременностью. Когда подошло время рожать, то тут подвернулся еще один мужчинка, который самоотверженно закрыл грех члена политбюро. И очень быстро в нестоличной области стал вот тем самым вторым секретарем. А женщина эта регулярно наезжала в Москву к папаше своего ребенка. Да и он навещал мамашу своего ребенка. Так вот, в тех случаях, если эта женщина решала, кого-куда назначить, то так оно и было. А муж ее был бессменным вторым секретарем. А с милицейским эскортом ездил первый секретарь.

Мораль-то какая? Реальная власть была у этой женщины? Нет, граждане, реальная власть была у того, из политбюро. И даже у членов Политбюро она была какая-то убогая — вон, любимую женщину надо было отдать в чужие руки, чтобы соблюсти. А все остальное — пена.

Приятель мой жил на Украине (а кому надо «в», тот пусть туда и идет) в маленьком шахтерском городишке. Дело было сразу после войны. Учитель истории просвещал, какой страшный город Чикаго, где так много убийств. «А сколько? — спросил любопытный отрок. — И сколько там народа живет?» А когда учитель ответил, то поделил что-то там на что-то и снова тянет ручонку: «Иван Иваныч, а у нас ста тысяч народа в городе не наберется, а каждую ночь кого-либо убивают, а то и два-три трупа находят. Я вот посчитал и получается, что за год у нас в городе на тысячу населения убивают в четыре раза больше, чем в Чикаго.»