Анатолий Курчаткин - Минус 273 градуса по Цельсию

– Ее, ее, – сказал он с этим удовольствием, выпуская дым. Процесс овладения новой сигаретой помог ему овладеть и собой. – Понял, да? Сообразительный какой! Ее.

Нет, не может быть, решительно запретил себе думать о том, в чем хотел уверить его конопень, К. Не может такого быть. Никогда!

– Жди, – сказал он. – Я тебе не мешаю. И ты мне не мешай.

Теперь помолчал, ходя сигаретой к губам – от губ, конопень.

– Ладно, – уронил он потом. – Ладно…

И вот от этого его «ладно» К. неожиданно проняло. Была в этом снисходительно-уступающем «ладно» конопеня та убедительность, которой недоставало его прямым словам. Правду говорил конопень, не выдумывал: он действительно ждал привереду. Ее.

Но все же надежда и не желала оставлять К.: а вдруг оно и не так?

Дальше они стояли молча. Не заговаривал К., не заговаривал конопень. Шагов пять-шесть было между ними. Подошло еще несколько встречающих – получилась целая толпа в десяток человек, – один из пришедших встал между К. и конопенем, отделил их друг от друга, и сразу стало словно бы легче дышать, как если бы воздух был сплошной углекислый газ и вот насытился кислородом.

Прошло минут пятнадцать, двадцать. Пока примут душ, переоденутся, подсчитывал про себя К., сколько времени может пройти до появления в дверях футболисток, что окажутся быстрее всех остальных… Наконец двери растворились, и первая футболистка, со спортивной сумкой на плече, вышла на улицу. Потом дверь раскрылась во второй раз, в третий, и снова… Привереда появилась едва не последней, когда на просторной асфальтовой площадке перед стадионным строением снова остались только К. и конопень.

Она вышла, и они оба, конопень и К., ринулись ей навстречу. Конопень, на полкорпуса опережавший К., на подлете к привереде, когда траектории их движения неизбежным образом сблизились, вильнув бедром, толкнул К., отшибая его в сторону. Все эти несколько секунд, что К. с конопенем, стремясь кто быстрее, спешили к ней, привереда смотрела на К. остановившимся ошеломленным взглядом. Его бросило от удара конопеня вбок, она проследила, удержался ли К. на ногах, и лишь после этого взгляд ее устремился на его соперника.

– Ты что, дурак, делаешь?! – воскликнула она негодующе. – Мозги у тебя есть?

Как что-то обрушилось в К. Словно внутри него с тяжелым гулом и грохотом, сотрясши все кругом, сошел гигантский оползень. Обратиться так, как привереда обратилась к конопеню, она могла лишь в одном случае: если он заместил К. собой.

– Я что? Что такое? А что! Подумаешь! Какого он тут! – сбивчиво, наезжая словами одно на другое, базарно зашумел конопень.

– Стой и не шевелись, – приказала ему привереда. Он протягивал ей свой букет, она отмахнулась от того: – Да подожди ты!

«Подожди ты!» Этим ее восклицанием было сказано все до конца, в нем было открытое, откровенное признание их отношений с конопенем, была демонстрация ее власти над ним, которая не могла возникнуть, будь конопень всего лишь простым воздыхателем.

– Я, видишь, – вот, – сказал К., ступая к привереде и оказываясь невольно так близко от конопеня, как еще не был с момента их встречи здесь на площадке перед входом в стадионное строение.

– Вижу, что ты вот, – коротко отозвалась привереда.

– Я тебе звонил, – известил ее К., словно она могла не помнить о его звонке из фойе мэрии.

– Звонил, – снова коротко подтвердила привереда.

К. заколодило. Он не понимал, как говорить с ней. Невозможно было вести с ней разговор при конопене под боком.

– Пусть отойдет, – сказал он наконец, кивая на конопеня.

– Чего?! – взревел над ухом у К. конопень.

Привереда посмотрела на конопеня.

– Отойди, – сказала она ему через паузу. Он хотел воспротестовать – привереда не дала конопеню выговорить и слова. – Отойди! – повторила она уже с настоятельностью. – И подальше!

Власть ее была над ним абсолютна (как и надо мной, подумалось К.): конопень пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное, перетопн у лся с ноги на ногу и сделал пару шагов в сторону.

– Подальше, я сказала! – потребовала привереда.

Конопень, с покривившимся в недовольстве лицом, послушно, тем не менее, ступил в сторону еще на два шага, постоял – и еще на два. Привереда, проследив за его перемещениями, вновь взглянула на К.

– Тебя отпустили, да?

– Да, никаких претензий, – поторопился ответить К. – Со мной ошибка… Они признали, что совершили ошибку!

– И что, тебя восстановили на работе? – спросила привереда. – Выдали компенсацию за сожженную дверь? Твоим родителям разрешили открыто заниматься их сырниками?