Аарон Аппельфельд - Катерина

Похороны Генни были мрачными и суматошными, как и все еврейские похороны. Люди суетились у ворот кладбища, слова их были полны растерянности и испуга. Я стояла в стороне. И наблюдая эту странную суету, чувствовала, как сгущается внутри меня боль.

Высокий, выглядящий весьма энергичным, мужчина рассказывал с вызывающими раздражение подробностями, как, получив ночью известие о смерти Генни, умудрился он вместе с двумя приятелями нанять автомобиль и прибыть сюда. В другом углу антрепренер Генни распространялся о сложностях концертного сезона, о тех неустойках, которые ему придется выплатить владельцам концертных залов, распродавших билеты заранее.

Собралось около десяти человек, и теперь все ждали, когда появится мать Генни, понесшая столь тяжелую утрату.

— Где здесь можно раздобыть чашку кофе? Без кофе я пропал! — кричал человек с большим шелковым галстуком, одетый в экзотического вида пальто.

— Здесь — только могилы, — ответил ему, отчеканивая слова, кто-то из присутствующих.

— Генни мне простит. Она поймет. Ведь и она не могла жить без кофе.

— Похороны начнутся в десять.

— Еврейские похороны никогда не начинаются вовремя. Неподалеку есть буфет. Не присоединитесь ли ко мне?

— Благодарю. Я подожду вас здесь.

— Я мигом слетаю.

Я здесь никого не знала. В последний год в доме бывало очень мало людей.

… На устах у Генни была одна фраза:

— Если это твое внутреннее убеждение, если именно так подсказывает тебе сердце — мне ли стоять поперек твоей дороги?

Эту фразу она повторяла раз за разом. Произнеся ее, она замолкала. А затем все повторялось. В ту субботу Изьо не вернулся домой, и Генни поняла, что свершившегося уже не исправить. Она рухнула на пол, забилась в рыданиях. Я почему-то стала ее уверять, что нельзя так убиваться по человеку, который еще не умер…

Теперь всему наступил конец.

Несколько евреев в традиционной одежде, потертой и заношенной, носились между могилами и конторой кладбища. Время от времени один из них, пробегая, просил пожертвовать сколько-нибудь…. Кто-то из присутствующих, человек явно не религиозный, сказал:

— Оставьте меня! — и отступил назад, будто еврей этот собирался коснуться его.

Время шло, а мать Генни не появлялась. Люди стояли у входа в кладбищенскую контору, задавали недоуменные вопросы и возмущались. Больше всех возмущался антрепренер Генни:

— Мы не можем ждать здесь бесконечно! — кипятился он. — И нашему терпению есть предел!

— В таком случае позвоните, — предложил ему кладбищенский служащий.

— Куда? К Господу Богу?

— Матери.

— Ее известили?

— Я полагаю — да.

— Тогда кого же мы ждем?

— Мать.

— Но если ей не сообщили?

— Спросите у людей из «Погребального братства», а не у меня, — не вытерпел служащий.

Староста «Погребального братства» не произнес ни слова. Он сидел в соседней узкой комнатушке и читал газету.

— Вот он, еврейский порядок. Еврейский порядок — это балаган, неразбериха, гнусность, — изрек антрепренер и оставил контору.

Чуть позже антрепренер с двумя помощниками ворвался внутрь, и они потребовали:

— Похороны — немедленно! Похороны — тотчас! — А кто заплатит? — староста «Погребального братства» выложил свои карты на стол.

— Кому следует, тот и заплатит.

— Родные покойного или его друзья, а если таковых не имеется — то его работодатели. Разве это трудно понять?

— Я, к примеру, не понимаю…

— Это — очень просто, — произнес староста «Погребального братства» ледяным тоном. — Содержание кладбища стоит огромных денег. И кто-то должен их платить, не так ли?

— Скорбящие должны платить? Именно сейчас? Когда покойник лежит перед вами?

— Здесь нечего стыдиться. Деньги — это деньги в любом месте.

— А если мы не заплатим?

— Мы оставим тело непогребенным, если таково желание скорбящих близких. — Наконец-то я все понял, — сказал антрепренер. — Не о матери речь, а о деньгах.

— И могильщики должны кушать. Кстати, с кем имею честь разговаривать?

— Это неважно.

— Вы не обязаны отвечать.

С этой минуты на все происходящее легла печать усталого равнодушия. Ни староста «Погребального братства», ни кто-либо из служащих не выходили из конторы. Тучи заволокли небо, и начал накрапывать мелкий дождик…

У меня уже не было сил. Если бы не дождь, я бы уселась прямо на землю. Я хотела вспомнить лицо Генни — и не могла. Но вдруг всплыла предо мною моя престарелая родственница Сарина. Я знала, что она явилась лишь за тем, чтобы мучить меня, и закрыла глаза Мы все еще стояли возле конторы кладбища. Антрепренер, не выдержав, рванулся внутрь, завопил: