Аарон Аппельфельд: Катерина

Эта книга — рассказ о том, что неотделимо от меня, как бывают неотделимы только самые глубинные ощущения и воспоминания, рассказ о том, что хорошо знакомо мне с самого раннего детства, что я прочувствовал, к чему привязался,

Я родился на Украине, в Черновцах. Там меня, девятилетнего, застала война. Там погибла моя мать. Оттуда меня с отцом отправили в концлагерь — вскоре нас разлучили, и больше я никогда отца не видел. Мне удалось бежать, и начались мои скитания по Украине.

Чтобы не умереть с голоду, я работал поденно у крестьянок — кому дрова наколешь и сложишь, кому воду принесешь, кому за скотиной присмотришь. А случалось, и просто бродил по дорогам, по затерянным в глухомани селам, пристав к ватаге бездомных босяков, не гнушавшихся ни воровством, ни попрошайничеством. Светлые волосы и голубые глаза помогали мне сойти за украинского паренька — не знаю, подозревал ли кто-нибудь, что я — еврей, во всяком случае, никто меня не выдал.

Украина выжжена в моей памяти и в моем сердце. Но, пожалуй, даже чаще, чем к этим, полным недетского горя и смертельной опасности, годам скитаний, душа моя обращается к иным воспоминаниям: родительский дом в Черновцах и женщина-украинка, моя няня. Нет, это не была какая-то одна-единственная женщина, чье имя я мог бы сегодня назвать. За время моего детства их сменилось несколько, ко все они были одинаково исполнены добра, заботы и тепла. Ко всем к ним я был одинаково привязан, и лица их, голоса, поступки, судьбы слились для меня в единый образ, имя которому в моей книге — Катерина. Все эти женщины, которых я помню с пятилетнего возраста, приехали, как и моя героиня, в большой город из деревни, тосковали о своих родных местах и постоянно рассказывали мне о них. Очарование этих рассказов и по сей день живет в моих воспоминаниях. Благодаря этим женщинам впервые и навсегда вошла в мою жизнь и в мое сознание украинская деревня. Благодаря им вошел в мою жизнь украинский язык — я учился ему у них, так же, как они у меня — идишу. Потом, в страшные годы войны, когда я вынужден был скрывать свое еврейское происхождение, украинский язык, на котором я по-мальчишески бойко мог изъясняться, стал моим «прикрытием» — так что я вправе сказать, что это они, те женщины, спасли мне жизнь, прикрыв невидимым крылом своей материнской любви… — как спасает в моей повести Катерина сыновей Розы и Биньямина.

(Позволю себе небольшое отступление. Пятьдесят лет не слышал я украинского языка и, казалось мне, забыл его. Но вот приезжает в Иерусалим главный редактор журнала «Всесвiт», доктор наук Олег Иванович Микитенко, и мы сидим с ним и беседуем. Нам помогает переводчик Виктор Радуцкий: он говорит с Микитенко по-украински, а со мной — на иврите. И вдруг я ощущаю, что еще до того, как он успевает перевести мне то, что сказал наш гость, я уже все понимаю — украинский язык словно дремал в моей душе, погрузившись в ее глубину, он был вытеснен, но не умер).

Я не мог не написать о них — тех украинских женщинах, которых знал и любил с детства.

Так появилась «Катерина».

Не все в литературном произведении поддается рациональному объяснению, есть в нем порой и нечто безотчетное, подсознательное, о чем и сам писатель не всегда подозревает. И в «Катерине» есть вещи, для меня самого, скажем так, неожиданные. Некоторые воспринимают это произведение как притчу. Но я хотел бы подчеркнуть, что первооснова моей книги — реальность, она «произрастает» из моих детских впечатлений и ощущений.

И одно из главных, с детства сохранившихся и по сей день не забытых мною, ощущений я мог бы выразить так: не может быть, чтобы меня с ними — с этими, столь дорогими мне украинскими женщинами, с их братьями и сестрами, отцами и сыновьями, — не может быть, чтобы нас разделяла пропасть. Не может быть, чтобы навеки встала между нами глухая стена, чтобы не дано было нам испытать чувства притяжения, близости, взаимопонимания. И сегодня, прожив долгую и трудную жизнь, чудом уцелев в Катастрофе, я не утратил веры в Человека и в то, что между людьми не должна стоять стена непонимания и ненависти.