Алессандро Барикко - Эммаус

— Это не ужас, — сказал он.

Он спросил меня, получил ли я его письмо. То, что он послал мне после смерти Луки. Поначалу я его даже не открывал, но потом все же распечатал. И разозлился. Там даже не было письма. Только репродукция картины.

— Ты прислал мне Мадонну, Святоша, — зачем мне Мадонна?

Он что-то нервно пробормотал. Потом добавил, что по-хорошему ему следовало мне все подробно объяснить, но у него не нашлось времени: в те дни слишком много всякого произошло. Он поинтересовался, оставил ли я у себя эту картинку.

— Не помню.

— Сделай милость, поищи, — сказал он. — Если не найдешь, я пришлю ее тебе опять.

Я пообещал ему поискать. Он как будто испытал облегчение. Такое впечатление, будто без этой Мадонны ему бы не удалось по-настоящему все объяснить.

— Ее нашла Андре, — продолжал он, — в одной книге. Но ей я даже не пытался ничего объяснить: ты ведь знаешь, какая она.

Я промолчал.

— Ты с ней общался? — спросил он.

— Да.

— И что она говорит?

— Она не верит, что это сделал ты. Никто не верит.

Он как-то неопределенно махнул рукой.

Я уточнил, что Андре звонила мне из больницы и была очень расстроена, потому что не может навестить его.

Он кивнул.

— Передать ей что-нибудь? — спросил я.

— Нет, — ответил Святоша. — Не надо.

Потом подумал немного.

— Вообще, нет, скажи ей, что я… — и умолк.

Потом добавил:

— Что так лучше.

Клясться не стану, но у него пресекся голос, и он вдруг сердито отмахнулся.

О ребенке — ни слова.

Время тюремных свиданий было четко отмерено, и в обязанности охранника входило за этим следить. Странное ремесло.

Так что мы говорили торопливо, словно за нами гнались. Я сказал ему, что не знаю, с чего начать, и с удовольствием снова сшил бы то, что они разорвали, если б мог, — но не представляю себе, как найти подходящую нить. Я силился понять, что же осталось после того, как наше медлительное существование внезапно получило невероятное ускорение, и он заметил, что у меня никак не получается подобрать нужные примеры, поскольку я уже не помнил толком, какие события имеют отношение к нам, а какие — к ним. Я поспешно рассказал ему о «тенях», а еще о тишине церквей и о том, как я листал Евангелие в поисках той страницы, что написана для меня. Я спросил его, не приходило ли ему в голову, что мы слишком на многое отважились и у нас недостало кротости, чтобы подождать. И еще: вдруг мы могли сделать нужный шаг для достижения Царства Божьего, но не поняли, какой именно. Я искал в нем тоску — ту, что испытывал сам.

Потом я все это выразил в одной фразе:

— Мне нравилось, как было раньше — до Андре.

Святоша улыбнулся.

И все объяснил мне своим звучным голосом — как будто некий мудрый старец вещал его устами.

Он назвал мне имена и растолковал геометрию событий.

Указал каждый след и весь путь в целом.

Он говорил до тех пор, пока охранник не сделал шаг вперед и не сообщил нам, что наше время истекло. Беззлобно. Безразлично.

Я встал, подвинул стул на место.

Мы попрощались: каждый что-то тихонько сказал другому, помахав рукой.

Потом встали друг к другу спиной и уже не оборачивались.

Мне в память врезалось то, как уверенно он произнес:

— Это не ужас.

«Но что же это тогда?» — размышлял я.

Чтобы засунуть свою Мадонну в конверт, Святоша сложил ее вчетверо, но аккуратно, ровно соединив края. Это оказалась страница из книги — одной из тех больших книг по искусству на мелованной бумаге. С одной стороны — только текст, с другой — Мадонна с Младенцем. Важно, что все изображение можно охватить одним взглядом — как букву алфавита. Несмотря на то, что картина представляет собой множество разных элементов: рот, руки, глаза, — и на ней две совершенно отдельные фигуры, мать и ребенок. Но они явно сливаются в единый, неделимый образ. На фоне окружающей черноты.

Она дева — это я помню.

Девственность Богоматери — догмат, утвержденный на Константинопольском Церковном Соборе 553 года, это вопрос веры. В частности, Католическая церковь, а значит и мы, полагает, что Марию нужно считать девственницей на протяжении всего времени, то есть до, во время и после родов. Следовательно, на картине запечатлена девственная мать и ее младенец.

Надо сказать, этот образ как будто объединяет в себе бесконечное количество девственных матерей и их младенцев со всех концов света — они слились воедино, олицетворяя собой возможность как таковую, так, что второстепенные различия и особенности не имеют значения, — став единым существом, собирательным образом особой силы. Все девственные матери и все их младенцы — это важно. Например, в нежном движении Мадонны заложена общая память о материнской ласке: она склонила голову набок, касаясь виском головы ребенка, и в этом тепле течет жизнь, пульсирует кровь.