Моника Фагерхольм - Американка

Сами того не замечая, мы превратились в серых пантер, Аландец. Так?

Или нет?

Что-то связанное с Никто?

Это было так непохоже на Аландца — не отдаваться чему-либо на сто процентов.

Когда Дорис пришла утром к дому в самой болотистой части леса, она не сказала свое обычное «в этом доме и впрямь пахнет борделем», как говорила всегда. Она интуитивно догадалась, что настроение в доме изменилось, что что-то произошло. Что-то радостное, что-то печальное — или обыкновенное.

И поэтому все обычные комментарии неуместны.

А когда она вошла в кухню, то увидела Бомбу за кухонным столом перед кружкой кофе, тот успел остыть, но она к нему так и не притронулась.

— Никогда не становись про… стриптизершей, — сказала Бомба Дорис Флинкенберг дрожащими губами. Она старалась держаться по-деловому, но лицо ее было красным и опухшим, а краска размазалась и лежала полосками — темно-зелеными, темно-коричневыми, черными — по всему лицу. Едва она это выговорила, как лицо ее снова сморщилось от плача.

— В конце концов, они просто вытрут о тебя ноги.

— Наговорят с три короба, а цена этим словам грош…

И тут — звук подъезжающего к дому автомобиля.

— Пинки, такси приехало, — окликнули ее откуда-то из глубины дома.

И тогда появилась Никто Херман — бодрая, только что из душа — и сунула голову в каморку, где девочки переодевались в комбинезоны.

— Ну что, говорила я тебе, что она его заарканит? — прошептала Дорис Флинкенберг.

А потом охотничий сезон закончился.

И Женщины разъехались. Срок аренды истек, пора было съезжать из дома на Первом мысе. Автобус «Духовные странствия Элдрид» не желал заводиться, так что Женщинам пришлось вызвать большое такси и двумя партиями добираться до автобусной остановки на шоссе.

Можно было, конечно, и Бенгта попросить, но в тот день, когда уезжали Женщины, он отсиживался у себя в сарае: напился и не желал выходить.

Сандра тоже отправилась в путь. На остров Аланд, навестить родственников.

Это было время отъездов. «Все, что казалось таким открытым, снова стало замкнутым миром», — напевал кассетник Дорис.

А в начале нового года в дом на Первом мысе вселилась семья. Совершенно заурядная, Бакмансоны — папа, мама, мальчик, они оказались законными владельцами дома или, во всяком случае, их потомками.

Сандра и Дорис продолжали держаться вместе, продолжали играть. В «Тайну американки» и в другие игры. Сандра и Дорис все глубже погружались в детали событий, произошедших у озера Буле: смерть Эдди и все, с ней связанное. Но ничего нового не раскопали. Постепенно это стало казаться детской забавой. Они ничего так и не вызнали.

Американка, она как подводное течение.

Но та маленькая девочка, Сандра, она сидела на подоконнике в своей комнате и напевала. Напевала песенку Эдди, которую уже довольно хорошо выучила.

В одежде Эдди, это была тайна. Что она иногда, тайком от всех, особенно от Дорис Флинкенберг, надевала ту одежду, одежду американки, и расхаживала в ней по дому на болоте, когда оставалась там одна.

Мальчишка. Бенгт. Был он там, да? Был?

Стояла и смотрела на него сквозь большое панорамное окно на нижнем этаже.

Порой он там точно стоял. Порой трудно было сказать наверняка. Порой — вообще неизвестно.

Но иногда достаточно было просто представить себе, что он там.

И она росла, не вверх, но становилась старше и напевала свою песенку — мама, мама, моя песня!

И смотрела на мальчишку, вечно стоявшего там, на опушке леса.

Эдди в темноте: это бывало в те вечера, когда она оставалась одна в доме на болоте и играла неведомо во что.

— Я чужеземная птичка, — прошептала она в темноту. — Ты тоже?

Дышала на стекло, рисовала фигуры на запотевшем окне.

Конец лета почти полгода спустя.

— Дорис! Куда ты идешь?

— Прочь.

Она места себе не находит, когда Сандры Вэрн нет дома.

Дорис Флинкенберг бредет по лесу по направлению к озеру Буле.

Смерть детства / Что Дорис увидела в лесу. Дорис стояла на скале Лоре на самом краю, как и много раз прежде. Она смотрела вниз на блестящую водную поверхность примерно в трех метрах под ней. Пыталась разглядеть дно. Но не могла. Ничего не было видно. И так уже не в первый раз. Они с Сандрой сотню раз стояли раньше на этом самом месте и всякий раз приходили к одному и тому же выводу. Это невозможно. Бенку никогда ничего на самом деле не видел.

То, что нарисовано на карте, — плод его воображения. Картинка.