Валерий Былинский - Адаптация

Однажды, вернувшись домой раньше меня, Лена разделась и вошла под горячий душ. Стоя под струями воды, она так разговаривала с тем, кто был у нее внутри:

– Ты не нужен, сейчас не нужен… Будет лучше, если ты уйдешь, уйди, пожалуйста, уйди…

Вероятно, она при этом плакала.

И он ушел. Почти безболезненно. Неопределенные 12 или уже 13 миллиметров в длину. Кровавые сгустки выскочили под струей горячей воды из стоящей в ванной женщины, влетели в водовороте закручивающейся воды в отверстие ванного слива. И помчались вместе с сердцем и прилепившейся к нему душой по подземным коммуникациям огромного города, вылетели на его окраине в большую трубу, выплеснулись с грязной водой в реку, потекли по ней и влились в море. Могли ли они кричать, эти миллиметров живущей жизни, когда умирали? Погасла ли его солнечная душа или осталась все-таки живой? Видел ли он что-нибудь, этот непоживший человек? Успел ли, как моя мать на семидесятом году жизни, на своей шестой неделе жизни рассмотреть впереди что-то важное?

Жена вышла из ванной – я уже пришел домой к тому времени – и сказала, сдерживая слезы, что ребенок ушел. Это не страшно, пояснила она, просто душа его улетела из нее и вернется в следующий раз. А мы обождем. Нам пришлют другую душу. Обождем.

Появятся ли эти 12-миллиметровые живые ошметки на Страшном суде?

А, Антон?

Мы разошлись примерно через год. Спустя десять лет после нашего развода я узнал, что после нескольких попыток создать семью у Лены случился нервный срыв, она два месяца пролежала в психиатрической клинике. Сейчас, как я слышал, она успешно руководит отделом закупок в какой-то компании. Детей у нее нет. У меня тоже. Она адаптировалась.

Для кого?!!

Пью паксил. Прозак кончился.

Я не сплю, не вижу снов. Сколько прошло времени? Как бы заснуть и проспать сутки, двое? Мне давно уже не снится мой старый кошмар про закручивающуюся спираль на конце сверла. Страх ведь тоже признак жизни. У меня его нет.

Чтобы уснуть, я развожу в чашке густую смесь из пустырника, пиона, валерьянки, еще каких-то растворов. Выпиваю четыре таблетки назначенного Аристархом снотворного, грубо нарушая написанное на рецепте расписание. Вспомнил, что много таблеток снотворного пьют, чтобы умереть. Сон и смерть – как это близко!

Но я не умру. Сейчас не умру, я чувствую.

И вдруг я понял. Понял, что ошибался. Страх – это все-таки признак смерти, а не жизни. Далекий и верный отголосок ее. Через какое-то время, уже закрыв глаза, я услышал странный, глубокий звук – так, словно где-то неподалеку повернулась в воде большая рыба. Плавное, тугое движение, возникающее от перемещения тяжелого тела на глубине. Кажется, это сон. Но какой-то он ясный, чистый, объемный. Вскоре раздался плеск. Потом еще один. Ясно, что эти звуки реальные, они звучат в квартире. И мне становится страшно…

Пересилив себя, встаю с дивана, включаю свет, прислушиваюсь. Нет, вроде не сплю. Но почему так страшно? Плеск повторился снова. Теперь уже ясно, откуда он доносится – из ванной.

Я подошел к ванной. Включил свет, распахнул дверь.

Ванна была наполнена светло-зеленоватой, немного подсвеченной снизу водой, в которой плавала, лениво вращая большими круглыми плавниками, Рыба-шар. Хороший тропический экземпляр со сложенными назад коричневыми иголками, сантиметров двадцать пять в длину. Рыба, чуть прищурившись, словно у нее было неважное зрение, смотрела на меня.

– Привет, – сказал я.

– Здорово, – выпятив толстые губы, кивнула Рыба-шар. – Мы что, уже встречались?

– Ага. В моем романе.

– Да ты что? Дай почитать!

– Это не написано. Главу с тобой я придумал, но не написал. Я и сейчас тебя не пишу.

– Понарошку, значит, корябаешь… – Рыба покривилась и задумчиво куснула изнутри щеку. – А ведь наша встреча с тобой сейчас тоже понарошку. Но, похоже, третье свидание состоится точно по-настоящему. Неуютно у тебя тут, в реальной ванне. Море размером с раскладушку. Как ты так живешь, а?

– Это моя жизнь, – тускло ответил я. – Тебе что надо?

– Мне? Сам таблеток нажрался, а меня спрашивает. У себя и спрашивай.

– Я не хочу у себя ничего спрашивать. А ты, если плаваешь тут, должна нести какой-то смысл. Ничего просто так не бывает. Это я знаю.

– Ну да. Оказывается, ты умный. Слушай, ты, может, думаешь, что я черт какой-нибудь, появляющийся, как в романах Достоевского или Томаса Манна, но только в виде рыбы?

Я молчал.

– Гордишься.. – хлюпнула водянистым смехом Рыба. – Не гордись. Черти таких, как ты, своим присутствием редко жалуют.