Валерий Былинский - Адаптация

Он замолчал, стоя передо мной с опущенной головой и по-прежнему обхватив ладонями виски. Потом словно очнулся. Поднял голову и улыбнулся.

– А Ксю где? – спросил я.

– Домой побежала, собаку выгуливать. Она здесь неподалеку живет.

– Сид, надо будет увидеться, поболтать, – сказал я.

– Конечно. Слушай, включи телефон. Я к тебе завтра заеду, и мы смотаемся куда-нибудь. Хочешь, в лес? Я тебя с Ксю познакомлю. Проветришься.

Он посмотрел на меня. Мы помолчали. Странное было молчание: словно что-то разъединило, или объединило, или предупредило о чем-то нас…

– Ладно, я побежал. Ксю ждет, – сказал Сид.

Пожав мне руку, он ушел.

Сколько прошло часов? Дней? Телефон не звонит, анкета на сайте знакомств уничтожена – нажал кнопку, и все. На свидание с красной кхмеркой Марией я не пошел. Ленку из Ялты больше не видел. Аннет тоже. Анна уехала к своему жениху на Кипр – женились они там, вероятно. Плывут, как и пять тысяч лет назад, рыбы в воде, бегают в лесу олени, шевелятся в траве ежи. Человеческий мир держится на двух бодрых, непьющих и некурящих китах: статусе и сексе. Я послал на хрен обоих. Теперь самое то, чтобы удалить основную анкету – себя. Но нет. Еще пока нет. Не до конца распрощался, что ли? Или, чтобы быть, кроме двух монстров-китов существует третья причина?

Много лет назад моя жена ждала ребенка. Недель пять или шесть прошло от зачатия – ранняя стадия. Она пришла из поликлиники, где ее просвечивали – зародыш оказался ростом двенадцать миллиметров. Я посмотрел по линейке: 12 миллиметров живого существа, которое увеличится, вылезет, начнет думать, складывать цифры, восхищаться, плакать, страдать. Может, эти 12 миллиметров тоже когда-нибудь будут смотреть в зеркало и спрашивать: кто это там? Неужели – я?

Ночью я лежал рядом с женой и думал, представлял себе этот тонкий, продолговатый и едва шевелящийся зародыш внутри ее тела. Маленькое сердце, которое, вероятно, уже стучит. И прилепившаяся к нему душа, похожая на маленькое жаркое солнышко.

У нас с женой не совсем хорошо тогда было в жизни, совсем неважно. К ней приехала подруга из Симферополя и говорила, глядя мимо меня ей в глаза: как же вы в Москве и так ужасно живете?

Мы снимали комнату в коммуналке. Оба были студентами, но Лена взяла академический отпуск – ей подвернулась работа, которую трудно было совмещать с учебой. Жена находила по всей стране художников, которые продавали оптом свои пейзажи, натюрморты и тематические композиции приезжающим скупщикам живописи из Голландии. Те перепродавали картины европейским сувенирным салонам и компаниям для развешивания по стенам офисов. В моде был социалистический реализм. Лена получала проценты с продаж, ходила на презентации, возвращалась домой поздно. У нас перестало с ней ладиться – это часто случается, когда женщина начинает зарабатывать больше, чем мужчина. Но мы были молоды и пока не очень понимали, что происходит. Вероятно, мне нужно было тоже уйти в академический отпуск, тоже начать зарабатывать деньги, окончить институт заочно. Но мне казалось, что все нормально и так. Как хорошо жить просто, бездумно!

Жена стала нервной, я тоже. Она несколько раз говорила то, чего я от нее раньше не слышал: мужчина должен быть сильным, в меру циничным, уметь со здоровой агрессией осваивать этот мир. Тогда подобные выражения как раз стали появляться в наших новых цветных журналах. Ее зачатый ребенок, вероятно, был подсознательной попыткой наладить нашу жизнь, избежать разрыва, который становился все более неотвратимым. Может быть, родись наш ребенок, мы бы смогли продлить свой брак навсегда. И выбрались бы из кризиса человечности, в котором пребывали не только мы, но и вся наша страна, и весь, как потом стало казаться, мир.

Однажды после ссоры Лена вдруг объявила, что, вероятно, я просто не хочу быть отцом. И после этих слов она сильно, почти истерически зарыдала. Я не знал, как успокоить ее – я сам был раздражен ее несправедливым обвинением. Мне казалось, что она видит во мне совсем другого человека – того, кто должен был радоваться будущему первенцу с несравнимо большим восторгом, чем это делал я. Успокоившись – на следующий день – жена сказала, что в нынешних условиях, без собственной квартиры и стабильного дохода, с ребенком нам, вероятно, лучше действительно подождать. Нам тогда было по 24 года. Эти ее слова остались без моего внимания. Я лишь сказал, что ребенок для меня желанен и она ошибается. Это была правда. Но, видимо, жена жаждала от меня другой, не моей эмоциональности.