Валерий Былинский - Адаптация

– Где?

– После смерти. Никаких тебе тоннелей, свечений в конце – ни-че-го! Просто жизнь выключается, как телевизор, и все. Пустота! – Аристархов протянул руку с пультом, нажал кнопку и экран телевизора погас. – И все. Понял?

– Откуда ты знаешь, – после паузы сказал я. – Ты же ведь был в отключке.

– Я видел, Сашенька, чувствовал! Реально ощущал тогда, что попал в абсолютную тьму. Абсолютная темнота!.. И сколько я в этой темноте пробыл, не знаю. Она была совершенно черная и, знаешь, совсем не страшная. Когда меня к жизни вернули, мне даже обратно в эту тьму захотелось. А что? Здесь заботы всякие, поиски денег, борьба за выживание, а там – вечный сон без снов. Спи себе и спи. Потрясающе! И знаешь, какой я вывод сделал после этого путешествия?

– Ну?

– Надо просто жить и никуда свои мозги не впихивать. Нужно наслаждаться вкусом жизни, ее питательностью, полезностью. Когда ты ешь нежную телячью отбивную, ты ведь не думаешь, Греча, о том, как этот теленок рос, как его закололи, разделывали? И это не только в еде. Да если бы человек хоть на секунду по-настоящему глубоко – не так как ты, Гречка, а по-настоящему глубоко задумался о том, из чего состоит тот маленький кусок жизни, который он сейчас проживает, какие миллионы страданий в этом куске, как мошкара, роятся, он бы просто сдох от разрыва сердца! Мы и живем, Сашка, только потому, что мало задумываемся. Надо радоваться, что пока ты живой, все есть, а потом не будет ничего. Это такую энергию освобождает! Все, чего я добился, я достиг после того, как понял, что мы выключаемся, как телевизор. Можно сказать, я заново включил себя, вот так, пэк! – вытянув руку, он щелкнул пультом, и телевизор вновь заработал. – Сменил пять работ, но свое дело нашел. Сейчас у меня такой доход, что я могу себе, Сашка, позволить работать полгода, а все остальное время где-нибудь на Самоа в океане нырять. Скоро я открою собственную клинику и стану зарабатывать еще больше. А может, и вообще работать не буду – зачем, если деньги есть? Какой же тут смысл жизни, зачем он мне? Зачем портить себе аппетит за ужином?

Я не стал ему возражать. Было видно, что Стар во многом делает вид, что у него все отлично; точно так же он вел себя в школе. Я только спросил:

– Стар, а как же Адам и Ева? Ты веришь, что они были, а после смерти, говоришь, наступит темнота. Как можно верить в одно чудо и не верить в другое?

– А… так боже мой… это просто метафора…

– Значит, и высшего наказания нет? Делай что хочешь, потом просто выключишься?

– Почему же нет? Общество недаром законы придумало, чтобы преступников судить и наказывать. Вот этим законам порядочный человек и должен следовать…

– А откуда эти законы взялись, Стар? Кто первый определил, что такое хорошо, а что такое плохо?

– Да какая тебе разница! Опять ты копаешь, Грек!..

Я вдруг стал смеяться. Сам не понимаю, как это у меня получилось. Аристарх, натянуто улыбаясь, с подозрительным любопытством смотрел на меня.

– А если… – сквозь смех говорил я, – а если… в телевизоре вместо выключения, как ты говоришь, и темноты… просто переключат программу… что тогда? Представь, был ты сперва фильмом «Гамлет», а потом – раз, стал рекламой средства от перхоти, вот как эта, – я показал на экран телевизора. Или нет, – щелкал я пультом, – был ты, например… был хирургом… а стал – вот… – Я кивнул на экран, где, высоко вскидывая ноги, танцевал немолодой юморист.

Аристархов растянул в кислой улыбке левую щеку.

– Знаешь, это остроумно, конечно. Да только вот не надо. Не надо. Любые формы жизни приемлемы. Какая разница, смешон я или нет, низок или велик, значителен или ничтожен, – если у меня есть друзья, любимая жена, дети… Если я никого по башке не бью и законов не нарушаю?

– А ты не думал, что существует общее для всех форм жизни понятие красоты и безобразия, великого и низкого?

– Не существует. И не может существовать. Реклама средства от перхоти нужна тем, у кого завелась в волосах эта перхоть. Шекспир нужен, не знаю, для воспитания, для образования, там. Петросян нужен для тех людей, которые его смотрят. Зачем же возвеличивать одно и принижать другое? Пусть постановщики Шекспира соревнуются между собой, а утверждать, что это выше, чем реклама шампуня… знаешь, просто даже смешно для такого взрослого чувака, как ты, Грек.

Я молчал. Я чувствовал усталость и раздражительность.

Аристархов слез со стола, сел передо мной на корточки и заглянул мне в лицо.

– Ладно, Сашка… Выпишу-ка я тебе хорошего снотворного. Паксил тоже обязательно… Денег не надо, раз я задолжал тебе. Только принимать надо строго по расписанию. Строго по расписанию. Эй, слышишь меня?