Элис Петерсон - Другая Элис

— Просто… ну… если тебе станет плохо в четверг? Мы будем терзаться, что оставили тебя одну в комнате, зная, что тебе больно. Мы просто не сможем готовиться.

— Стивен, мне хотелось бы гарантировать, что все будет нормально, но я не могу. Работайте в библиотеке, если вы так боитесь этого. Я не хочу, чтобы вы тратили на меня время. Я обещаю, что Рейчел приедет, если мне потребуется помощь. И мои родители. И вообще, я буду приезжать в среду, только если позволит здоровье.

— А если тебе станет плохо в четверг? Мы не можем рисковать, — твердо заявил он.

— Тогда я сразу позвоню Рейчел, — в отчаянии сказала я. — Конечно, экзамены не шутка, а моя болезнь непредсказуемая. Вы так поддерживали меня раньше, но я абсолютно не рассчитываю, что вы сможете это делать перед экзаменами. Мы должны быть сильными и справиться со всем, как бы я себя ни чувствовала.

— Но если Рейчел не приедет?

— Она ведь живет в пятнадцати минутах. Она знает, что в эти два дня может потребоваться ее помощь, и специально отложит все другие дела.

— Мы не чувствуем себя комфортно в такой ситуации. Мы знаем, что так много делали для тебя все эти годы. Теперь твоя очередь помочь нам немножко, — сказал Стивен. Я чувствовала, что ему было неловко.

— Вы хотите, чтобы я вообще исчезла с вашего горизонта до конца экзаменов? Тогда я не смогу видеться с друзьями, ходить на последние занятия с тьюторами или в библиотеку. — У меня дрожал голос, и я чуть не плакала.

— Но мы будем присылать тебе любые книги или лекции, какие понадобятся.

— Короче говоря, ты ясно дал мне понять, что я нежеланная персона. Что ж, занимайтесь, готовьтесь. Я вообще не буду показываться в квартире, даже на эти два дня.

Я была в ярости. Они правы по-своему, но я не собиралась им это прощать. Я считала, что они ужасно несправедливы ко мне. Они тоже думали, что я несправедлива к ним, и обижались. Внезапно мы оказались в сотне миль друг от друга, на совершенно разной длине волны.

Я поговорила с родителями. Папа рассердился и расстроился. Он видел, что они причинили мне боль, изгнав меня. Но если взглянуть на ситуацию с практической точки зрения, он платил за меня, чтобы я жила там, и они не имели права меня прогонять. Через пять минут телефон зазвонил опять. Это была Софи.

— По-моему, вы эгоисты, Софи.

Она обиделась.

— Мне просто не верится, что ты подумала, будто мы хотели тебя обидеть — после всего, через что мы прошли, — оправдывалась она, — но это финишная прямая. Мы учились столько лет, чтобы получить степень.

— Получить степень! Это не только ваша забота! Я понимаю, вы не хотели причинить мне боль, но вы это сделали. Я не могу все время сидеть дома. Мне нужно хоть немного, но жить нормально.

— Но ты должна согласиться, что ты не такая нормальная, как мы.

Молчание. У меня пропало желание спорить.

— После всего, что мы делали для тебя, теперь наша очередь просить помощи. Пожалуйста, Элис, нам нужно это время для подготовки, это всего восемь недель. Мы будем в контакте, Эли, — молила она, — пожалуйста, не принимай это на свой счет, это всего лишь экзамены, когда они закончатся, все вернется в норму.

После всего, что мы для тебя сделали — это они и я.

Вот что меня расстроило. Я не могла отрицать, что без их поддержки учеба в Бристоле была бы для меня невозможной, но теперь, наоборот, я должна была сделать им одолжение и исчезнуть на время «их» экзаменов. Мне нельзя протестовать, потому что я должна быть невероятно благодарна за «все, что они для меня сделали». Я думала, что была для них подругой, что мы были равными в нашей дружбе, и я сделала бы что угодно для любого из них, особенно для Софи. Но то, о чем они просили меня, казалось мне неправильным, это вносило в наши отношения другой набор ценностей.

Наша дружба — близость, доверие, поддержка, любовь, забота и удовольствие от общения — все было разрушено. Моя дружба с Софи разбилась вдребезги, на сотни осколков, словно драгоценный хрустальный кубок.

Я приехала на тьюторские занятия с мистером Бёрнсом, потом поехала домой к миссис Уикэм, моей преподавательнице дизайна и прикладного искусства. Миссис Уикэм часто устраивала для студенческих групп ужины или ланчи у себя дома. Дом ее напоминал музей — с картинами, красивыми часами, антиквариатом. Порывшись на чердаке, мы отыскали несколько нужных нам книг и спустились по скрипучей лестнице в кухню. Долго повторяли экзаменационные темы, потом сделали небольшой перерыв и обменялись ностальгическими воспоминаниями. Она рассказала мне, чем занимались некоторые из ее бывших студентов, и ее лицо посветлело, когда она говорила о них. Меня поражало и восхищало внимание, какое миссис Уикэм уделяла каждому из своих подопечных. Она поддерживала и подбадривала всех нас, и не только в годы учебы, но и потом. Она спросила, чем я собираюсь заниматься дальше. Я помрачнела — я не могла не рассказать ей, что произошло в нашей квартире. Он волнения я выпалила это торопливо и бессвязно.