Элис Петерсон - Другая Элис

Заиграла томная мелодия, Джош поцеловал меня, совершенно не подозревая о моем аховом положении.

— Иди сюда, — проговорил он и положил меня сверху. У меня напряглись руки и плечи, я испытывала дискомфорт в каждом суставе. Я так нервничала, что внезапно протрезвела.

— Ты вся дрожишь, — удивился он. — Что с тобой?

Я отодвинулась от него и села, обхватив колени руками. Наступило ужасное, неловкое молчание.

— Мне нужно встать, — прохрипела я спустя пару минут. Я больше не могла выдерживать этот спектакль, не могла!

— Что?

— Помоги мне подняться с матраса, пожалуйста, — попросила я, запахнув блузку. — Мне надо уехать.

— Что случилось? — допытывался он. — Не уезжай. Мне очень хочется, чтобы ты осталась.

— Пожалуйста, — повторила я, чуть не плача.

— Прости.

— Нет, ты меня прости. У меня ревматоидный артрит. Надо было сразу сказать тебе. Я… гляди, у меня все болит, плечи, колени…

— Ничего не понимаю, — бормотал Джош, глядя на меня.

— Ты не виноват… Я могу объяснить. Если тебе будет все еще интересно, позвони мне, и я объясню. Только не сейчас. Извини.

Джош не позвонил. Я надолго запомнила мамины слова.

Я сидела в поликлинике при Бристольской королевской больнице. Больше часа мне не удавалось припарковаться, и я уже больше часа ждала золотую инъекцию. Начало моего третьего года было ужасным. Мне больше не делали стероидных инъекций, поскольку мой доктор беспокоился, что это повредит мне кости. Артрит поднял свою безобразную голову, и теперь ему ничто не мешало наброситься на мое тело со своей обычной неустанной агрессией. Золото не помогало, но других вариантов почти не осталось, и мы с доктором в отчаянии ухватились за эту соломинку. Наконец я вернулась в свою квартиру и захлопнула за собой дверь. Десятисекундный укол бесполезного препарата отнял у меня все утро. Моя злость достигла точки кипения и, словно горячее молоко, ждало возможности, чтобы выплеснуться через край.

Теперь я не могла жить полноценной студенческой жизнью, и работа спасала меня, заполняя этот пробел. Она защищала меня от безумия. Идеи для моей диссертации, презентация со слайдами, мысли о моих эссе по дизайну и прикладному искусству или по современному британскому искусству поднимали меня утром из постели и давали мне цель в жизни. Софи сказала мне, что моя комната напоминает хаос в библиотеке, когда принесла для меня еще две книги — я все еще лежала в постели под грудой книг, папок и бумаг, с пальцами в чернилах и со спутанными волосами, похожими на птичье гнездо. Она засмеялась и сказала, что мне давно пора сделать перерыв и отдохнуть. Мы вместе выпили кофе.

— Элис, в самом деле, — сказала она уже серьезнее, — все зашло слишком далеко. Так не должно продолжаться. Тебе надо вернуться на стероиды.

— Но я не могу, они вредны при длительном применении.

— Но ты посмотри на себя!

— Соф, утром всегда тяжело, — сказала я, пытаясь убедить ее и себя. — У меня все будет нормально. И вообще, я скоро поеду домой. — Я была вынуждена делить свое время между домом и Бристолем, моя независимость опять убывала, словно вода сквозь неплотную пробку.

— О, здравствуйте, мистер Бёрнс, извините, но сегодня я не смогла поговорить с вами насчет моего эссе, — сказала я, снова лежа в постели. — Я ужасно себя чувствую. Пожалуй, я поеду домой.

— Я сочувствую вам, — неуверенно отозвался он. Мистер Бёрнс редко спрашивал меня про болезнь. Я была уверена, что он испытывает неловкость, но чувствовала, что он меня понимает. — Элис, с вашим эссе все в порядке, вы все хорошо написали, вам это было непросто, правда?

— Да. А что именно я написала хорошего? — спросила я, сразу приободрившись.

— Вы не возражаете, если я к вам приеду? — предложил он.

— Приятная квартира, — заметил мистер Бёрнс, садясь за кухонный стол. Я с беспокойством смотрела на него, когда он читал свои замечания по моему эссе. Он замечательный учитель и тьютор — преподавал уже много лет и умел пробудить интерес к своему предмету; он мог говорить о самом скучном художнике и все-таки увлечь вас рассказом.

— Элис, я действительно получил удовольствие, — тепло сказал он и отдал мне мою работу. — Вы не должны беспокоиться. Где мы сейчас? — пробормотал он себе под нос. — До финала примерно двенадцать недель. Скоро Пасха… — При мысли о каникулах у него загорелись глаза. — У вас все хорошо, и запомните, что ваши экзамены за второй курс приплюсуются к финальным, и у вас уверенные 2:1. — Он снял маленькие круглые очки и вытер глаза. — Я могу дать вам на время эту книгу для вашей диссертации, это редкое издание, так что, пожалуйста, берегите ее, — подчеркнул он, достав из пластикового пакета книгу по импрессионизму в старинном переплете.