Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

— Ишь ты, Буридан тоже вытянул билет на поезд в Сибирь.

Эрвин надеялся, что конвоиры проведут его дальше, мимо Томаса, чей злорадный тон ему не понравился, но услышал за спиной приказ:

— Стой!

Он неловко остановился в паре шагов от Томаса, откинул свободной рукой, в другой он держал чемодан, упавшие на глаза волосы и ответил настолько легко, насколько мог в той ситуции, в какой оказался:

— Откуда ты знаешь, что именно в Сибирь? Возможно, нас повезут в Крым, в санаторий.

Теоретически этого исключить было нельзя, в предъявленном ему постановлении на арест упоминалось лишь, что Эрвин Буридан как не вызывающий доверия элемент подлежит высылке из Эстонии. В юридическом смысле документ был составлен абсолютно некомпетентно, но какое отношение все происходящее имело к юстиции...

Томас даже не улыбнулся, только процедил сквозь зубы:

— Ну и наивный ты, Буридан.

Эрвин почувствовал, что краснеет: да, конечно, товарищ по команде был прав, отвергая саму возможность подшучивать над тем, что им всем предстояло. Вспомнилась прочитанная когда-то статья о том, что делали турки с армянами в 1915 году, отделили мужчин и перестреляли, а женщин, стариков и детей погнали в Месопотамскую пустыню, где они и погибли. Там убивали всех, тут, возможно, до такого еще не дошло, но оценить степень угрозы ему было трудно.

— Что ты стоишь как дурак, с чемоданом на весу? Надеешься, что твой красный зять спешит тебе на помощь?

Томасу обязательно надо было сорвать на ком-то злость. Однако его представления о возможностях пресловутого зятя не соответствовали действительности, Эрвин уже некоторое время назад понял, что влияние Густава на происходящее минимально или, вернее, его нет совсем, и зять, хоть формально и министр в правительстве ЭССР, такой же заложник ситуации, как и он сам. Где-то кто-то завел огромную бесчувственную машину, и теперь она двигалась и двигалась, давя всех, кто оказался на ее пути.

Да и хотел ли бы он, чтобы кто-нибудь его спас? С каким лицом он повернулся бы и под презрительным взглядом Томаса пошел обратно к тем, кто только что открыл глаза и радуется солнечному летнему утру, вместо того чтобы ехать куда-то далеко в неизвестность в поезде, в котором, кажется, не было даже сидений, не говоря о купе?

Нет, его место было здесь, среди жертв, а не среди палачей, и если что-то его мучило, то лишь мысль о том, как новость о его аресте подействует на родителей.

Чемодан он на землю все-таки поставил, хотя тяжелым тот не был, спросонок он не сообразил ничего особенного с собой прихватить, ограничившись сменным бельем, чистой сорочкой, носками и тапочками, а когда увидел, что на него смотрят с иронией, как будто назло бросил туда же все свои галстуки. Запасов еды в его холостяцком хозйстве не имелось, обедал он вне дома, в ресторанах или у сестер, так что весь его провиант включал в себя кусок сыра и полбуханки хлеба. Он с радостью прихватил бы еще картину со стены, единственный предмет, который в арендуемой квартире принадлежал ему самому, но не представлял себе, как ее упаковать.

Он выпрямился и посмотрел Томасу Септемберу в глаза. Что бы тот ни думал, сам он знал, что стыдиться ему нечего.

— Ты один?

— Один, — буркнул тот.

— Я тоже благодарю небо, что не успел жениться.

Еще вчера он серьезно об этом подумывал. Возвращаясь с дня рождения матери, он по дороге разговорился с дальней родственницей и на станции, перед тем как поезд развез их в разные стороны, пригласил Эрну в гости, именно на этот конец недели. Через час-другой девушка должна была сойти с рижского поезда на перрон и очень разочароваться, не увидев встречающего ее Эрвина, — но эта вынужденная невежливость все-таки не так пугала его, как мысль о том, что если бы они были вместе, Эрна попала бы в число депортируемых.

У эшелона началась возня. Люди в форме стали распределять народ по вагонам.

— Септембер Томас-Тыну!

Интересно, подумал Эрвин, мы столько лет играли в одной команде, а я и не знал, что у Томаса двойное имя.

Томас-Тыну поднял свои чемоданы, у него их было два, и, не попрощавшись с Эрвином, побрел между конвоирами к началу поезда. Эрвин же решил, что будет отныне звать приятеля Тыну: это было имя его дяди, сводного брата отца, и, по мнению Эрвина, тезки чем-то походили друг на друга.

— Буридан Эрвин!

Вагон, в который ему приказали влезть, оказался тем самым, рядом с которым он стоял. Двери были уже открыты, не обычные, как в пассажирском поезде, а раздвижные, и между ними виднелось темное пустое нутро: сидений, как он и предполагал, не было.