Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Ехали медленно, со множеством остановок, те, кто оказался поблизости от окон, комментировали маршрут и пытались на остановках выклянчить у железнодорожников воды, всех мучила жажда, однако удавалось это редко, конвой был весьма суров.

Уборной не было, естественные потребности пришлось удовлетворять через дырку в полу вагона, Эрвин, наверное, подумал бы, что именно по этой причине мужчин отделили от женщин, но, если еще недавно его можно было назвать наивным, как то сделал Томас-Тыну, теперь уже это определение устарело.

В Тарту и он на минутку протолкнулся к окну — вдруг София случайно пришла на вокзал. Новость о депортации стала распространяться, Эстония ведь действительно маленькая, то один, то другой из его спутников мельком видел родственников и успевал перемолвиться с ними парой слов; но ни сестры, ни какого-нибудь знакомого он не углядел, только старое дощатое здание вокзала, которое помнил еще с тех времен, когда они оптировались в Эстонию.

Но куда их везли? Неужели в Сибирь, как полагал Септембер?

Скоро выяснилось, что пока поезд движется в сторону Пскова. Где-то перед Печорами в вагоне стало оживленней, люди, стоявшие у окон, приметили юношу на белом коне, с сине-черно-белым флагом, некоторое время ехавшего рядом с поездом. Кто-то по этому поводу вынул даже из чемодана тайно прихваченную бутылку вина, которую пустили по кругу. Муж Матильды отхлебнул большой глоток, но Эрвин приложил горлышко к губам только для вида, он уже понял, что поездка предстоит тяжелая и алкоголь лишь подорвет его силы. И действительно, за коротким всплеском эйфории вскоре последовала перебранка, ибо чем дальше, тем больше всех стали мучить жажда и нехватка воздуха.

Так они ехали целую неделю, потные, вонючие, голодные и ошалевшие от жажды, иногда с короткими, иногда с длинными остановками, от которых было больше вреда, чем пользы, поскольку выйти им все равно не разрешали, хорошо если совали жестяную кружку с водой или миску какой-то похлебки, и тогда, временно взбодрившись, Эрвин обводил в календарике-закладке кружочком очередное число, чтобы не потерять счет времени, а потом снова впадал в забытье.

Наутро восьмого дня умер муж Матильды. Перед этим фабрикант много часов сидел без движения рядом с Эрвином и жаловался на сильные боли в сердце, но все, что Эрвин мог для него сделать, это щупать время от времени пульс и желать “еще немножко продержаться” (врачей в вагоне тоже не было). Момент смерти соседа Эрвин зафиксировать не смог, потому что в это время спал и проснулся, вздрогнув, только когда почувствовал, что тело рядом с ним похолодело. Это его мобилизовало, и на следующей остановке ему даже удалось объяснить конвойным, что в вагоне мертвец и нужно вынести труп. После чего его силы иссякли, и он впал в бредовое состояние.

Ему мерещилось, что он в густом лесу, откуда не может выбраться, вокруг рычат звери, и единственное, что удерживает его от полного отчаяния, это витающий перед ним хрупкий образ Эрны.

Наконец поезд остановился, двери открылись, и люди буквально вывалились из вагонов, естественно, опять под охрану красноармейцев, — но это были другие солдаты, в них не было ни капельки той спокойной самоуверенности, которая характеризовала предыдущий конвой.

Эшелон за это время ссохся, от него не осталось и половины, и, когда Эрвин оглядел перрон, он не увидел ни одной женщины или ребенка, только мужчин. Среди них был и Томас-Тыну Септембер, с которым они во время построения оказались рядом и на чьем изнуренном лице с лихорадочно горящими глазами играла какая-то жуткая ухмылка.

— Радуйся, Буридан!

— Чему?

— За нас отомстят.

— Кто?

— Гитлер.

Вагон Тыну на предыдущей остановке оказался вблизи от столба, на котором висел громкоговоритель. По-русски Тыну не очень-то кумекал, но что началась война, он-таки разобрал.

— Голос этого подонка Молотова дрожал от страха, когда он сообщил, что немцы напали на Россию.

Затем их разделили, и Эрвин никогда больше не видел своего товарища по команде.

Глава седьмая. Черчилль в страхе

Черчилль видел во сне, что он тигр и охотится в джунглях на благородного оленя. Беззвучно ступая, он подкрался к источнику, к которому его жертва пришла на водопой, и уже изготовился к прыжку, когда почувствовал, что некая неподъемная тяжесть придавливает его хвост к земле. Зарычав от боли, он оглянулся через плечо и увидел танк со свастикой на броне, из люка выглядывало торжествующе ухмылявшееся усатое лицо Гитлера…