Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Упомянув родителей, она вспомнила и о другом и вернулась к Густаву.

— Да, я забыла спросить, удалось ли тебе в Москве что-нибудь выяснить о наших родственниках?

Густав не ответил, и Лидия подумала, что из-за всей этой суеты со съездом и прочими делами он не успел выполнить ее просьбу, хотела уже извиниться, что вообще побеспокоила его столь личными проблемами, как тот вдруг заговорил:

— Я не хотел тебе говорить сразу, чтобы не испортить сегодняшний день, но что за смысл тянуть и скрывать. Новости не самые лучшие. Твой дядя Хуго Беккер умер. Вернее, его расстреляли.

Абсолютное счастье невозможно, всегда найдется что-то, что его отравит, подумала Лидия с ужасом. Дядю Хуго расстреляли! За что?

Так она и спросила:

— За что?

— За участие в троцкистском заговоре. Так по крайней мере мне сказали.

— Это клевета! — взорвалась Лидия. — Дядя Хуго был убежденным коммунистом, старым большевиком, он участвовал уже в революции пятого года и был после этого сослан. Троцкого он действительно знал, но чтобы он был замешан в какой-то заговор, нет, в это я никогда не поверю.

Густав не ответил, но его молчание было столь многозначительным, что Лидия все поняла.

— Мама опять была права, — бросила она. — Когда Троцкого выслали из России, она сразу сказала, что для Хуго это ничего хорошего не означает. И все равно мне страшно думать, что человека, который посвятил всю свою жизнь борьбе за счастье трудового народа, именем этого самого народа могут казнить.

— Мне тоже, — согласился Густав, — ты же знаешь, и моих некоторых хороших товарищей расстреляли по примерно таким же обвинениям. Раньше нам казалось, что мы тут, в буржуазной стране, рискуем жизнью, а тем эстонским комммунистам, которые так или иначе оказались в России — остались там, бежали туда, неважно, — что им ничего не грозит, но вышло наоборот.

Это было правдой, они это несколько раз обсуждали, не в самом начале их знакомства, но позднее, когда сблизились; Густав говорил Лидии, что не может понять, как это Пеегельман и другие ярые революционеры вдруг оказались врагами советской власти.

— А бабушка и дедушка? — вдруг вспомнила Лидия. — Они, конечно, тоже умерли, да?

Мать, и та не надеялась, что ее родители живы, они были уже слишком стары, но, как мама сказала, хорошо бы по крайней мере знать, где их похоронили.

— Это я выяснить не успел, времени не хватило, — сказал Густав виновато. — Как-нибудь в другой раз. Или когда попадем в Москву с тобой вместе. Сможешь искать их следы сама.

В Москву! Я поеду в Москву, подумала Лидия. Этот город сохранился в памяти ее и ее братьев и сестер словно потерянный рай, в нем среди театров, книжных магазинов и концертных залов прошло их детство, и все они по нему тосковали. А ведь теперь, когда они с Россией снова в одном государстве, она в самом деле может снова увидеть Москву, это перестало быть немыслимым.

Цветы завянут, вспомнила она и забыла на некоторое время как о заботах, так и о грезах. Чулан она нашла, но ваз там не оказалось, только несколько пыльных стеклянных банок. Вымыв их и заполнив водой, она вернулась в большую комнату, почти что зал, и увидела, что Густав стоит у окна и задумчиво смотрит на море.

— У вас тут, говорят, в наше отсутствие тоже кое-что произошло, — обернулся Густав на звук ее шагов. — Мне сказали на вокзале, что Пятса вывезли в Россию. Как к этому отнесся народ? Беспорядков не было?

О беспорядках Лидия не слышала, но она не стала скрывать, что вчера к Виктории, у которой она ночевала, заходил Эрвин и выражал недовольство, что подобная депортация могла произойти без решения суда.

— А разве не Пятс судил участников сааремааского восстания? — спросил Густав, и Лидия уловила в его голосе звон металла. — Прямо под трибунал и пуля в грудь. Так что и мы могли бы вести себя соответственно, революционный трибунал, и все, его песенка спета. Но мы поступили не так, наоборот, Варес даже выторговал для Пятса пенсию.

Аргументация Густава была ясной и логичной, и Лидия подумала, что, если бы брат ее услышал, наверное, тоже не нашел бы что возразить. Труднее с отцом, отец был убежденным сторонником Пятса, голосовал за него на всех выборах и считал его единственным мудрым государственным мужем Эстонии.

— Насчет того, чтобы пойти просить руки, я пошутила, — сказала она как будто невзначай, расставляя цветы по банкам, — мы оба взрослые люди, можем решать свою судьбу сами. Возможно, потом, когда работы будет поменьше, поедем к родителям в гости, а сейчас на это просто нет времени. И не только у тебя много дел, у меня тоже.