Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Грянул оркестр, и бодрая, веселая музыка поглотила все прочие звуки, так что Лидия даже вздрогнула, когда меж спин, пиджаков и платьев вдруг появилось усатое лицо Сталина. Оно все приближалось и приближалось, сначала быстро, потом медленнее, наконец остановилось в двух шагах от нее, и несколько секунд они со Сталиным смотрели друг другу в глаза. Обычно у Сталина на портретах вид был серьезный, озабоченный, но этот на носу паровоза, в венке из цветов, казался исключением, в полуприкрытых усами углах рта поигрывала улыбка, и Лидия тоже улыбнулась, даже подмигнула Сталину и только потом стала пробираться сквозь толпу на перроне, прижимая к груди купленные перед вокзалом первоцветы.

Густав был настолько выше остальных, что Лидия заметила его сразу, как только он вышел из вагона, но подойти пока не могла, поскольку сразу начался импровизированный митинг. Ораторы с восхищением говорили о гостеприимстве русского народа, о том, какая овация грохнула в Большом зале Кремля, когда Молотов огласил просьбу балтийских стран о присоединении к союзу братских советских народов, о беседе с ними товарища Сталина, о том, как он каждому пожал руку и пожелал сил и здоровья, необходимых для строительства социализма в Эстонии. Лидия ожидала, что Густав тоже возьмет слово, но тот, как обычно, держался на заднем плане. Его речь ей довелось слышать только однажды, тогда, в Тарту, в первый день революции, когда Густав говорил, по ее мнению, замечательно, коротко и ясно, намного яснее, чем сегодняшние выступающие, чье многословие понемногу стало ей надоедать, и она даже пожалела, что Густав такой скромный, но тут же подумала: кто знает, может, именно поэтому я его и люблю.

Митинг продолжался еще какое-то время, затем оркестр заиграл Интернационал, который собравшиеся подхватили с грехом пополам, почти никто, как и сама Лидия, не знал слов, и после этого стали расходиться. Густав еще с кем-то разговаривал, Лидия не осмеливалась его беспокоить, но затем заметила, что Густав кого-то ищет взглядом, наверное, ее, и подошла. Она не ожидала от Густава демонстрации чувств, на внешние их проявления тот был весьма скуп, и поэтому весьма удивилась, когда Густав, поспешно закончив разговор, обнял ее при всех.

— Ну здравствуй, гражданка Советской Эстонии! — сказал Густав шутливо, и Лидия удивилась, как молодо вдруг зазвучал его голос, словно за то короткое время, что продолжалось заседание Верховного Совета, он сбросил с плеч весь груз лет, проведенных в тюрьме и заполненных длинной изнурительной борьбой за свои убеждения, за право вообще эти убеждения иметь.

До Таллина поезд сделал еще несколько остановок, везде состоялись митинги и везде делегатам дарили цветы, у Густава их набралась целая охапка, и Лидия боялась, что ее первоцветы утонут среди роз, гвоздик и пионов, но Густав легко решил эту проблему, вручив ей все прочие цветы и оставив себе только ее скромный букетик.

Сумбурно обмениваясь репликами, они пошли к зданию вокзала. Поговорить хотелось сразу о многом, они не виделись уже несколько недель, вначале Лидия была в Риге, где обсуждались возможности сотрудничества балтийских народов в области искусства, а в тот самый день, когда она вернулась, Густав уехал в Москву. Лидию особенно интересовало, как Москва выглядит, ей не терпелось сравнить свои детские воспоминания с впечатлениями Густава. Густаву столица СССР очень понравилась, он счел, что в ней чувствуется дыхание новой эпохи: широкие улицы, высокие дома и много зелени. Вот что значит, когда строит государство, а не частный предприниматель, добавил он, и Лидия обещала обязательно рассказать Герману о грандиозных перспективах, ожидающих его как архитектора в Советской Эстонии, а затем призналась, что ее второй брат, Эрвин, с которым они вместе ездили в Ригу, слегка разочарован: он проработал месяц в Министерстве иностранных дел, и работа ему очень понравилась, но теперь это Министерство закрывают.

— В Министерстве иностранных дел действительно больше нет нужды, у нас ведь теперь одна страна, — сказал Густав немножко извиняющимся тоном, но тут же добавил, что пусть Эрвин не боится, без работы он не останется.

На привокзальной площади Густава ожидала машина, Лидия была убеждена, что на сем их встреча закончится, ибо Густаву наверняка надо ехать или на работу, или на какой-то завод проводить очередной митинг, и была очень удивлена, когда тот открыл перед ней дверцу. “Нам дали свободный день, чтобы мы могли смыть дорожную пыль”, — пояснил он, и Лидия влезла в кабину, даже не полюбопытствовав, куда Густав собирается ее везти. Пару раз они уже ездили на этой машине вместе, тогда он сидел впереди, а сегодня сел сзади рядом с ней и, когда машина тронулась с места, даже обнял Лидию. Сперва Лидия немножко стеснялась шофера, но потом подумала: долой буржуазные предрассудки! — и уткнулась головой в плечо Густава. В таком положении было довольно трудно следить за дорогой, а задавать вопросы Лидия не хотела, потому закрыла глаза и полностью доверилась судьбе или, вернее, Густаву.