Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

Случалось, что кто-то из его подчиненных дезертировал, и он никогда не считал их поступок следствием упрямства или плохого характера, но всегда принимал как свое поражение, свое незнание людей. Он оказался невнимательным, не сумел наставить их на правильный путь. В общем, он верил, что в каждом человеке есть что-то хорошее. Но знал, что есть и плохое, и придерживался того простого мнения, что это плохое можно исправить и обуздать.

Однажды в 1880-х в Лагуне в Мексике один матрос полез на него с ножом. И стоя перед взбешенным вооруженным мужчиной, который, пригнувшись, изготовился к нападению, он, безоружный, ни на секунду не задумался, что совершает нечто требующее особого мужества или силы. Речь шла только об одном: о том, кто здесь главный.

Он протянул руку, чтобы забрать нож. Матрос растерянно уставился на его руку, не в состоянии понять, чего он хочет. В этот момент Альберт изо всех сил ударил его кулаком в челюсть. Дебошир осел на палубу. Альберт поставил сапог на его запястье и выкрутил нож из судорожно стиснутых пальцев. Затем поднял сконфуженного парня на ноги и принялся хладнокровно его избивать, однако избегая таких ударов, которые надолго могут вывести человека из строя. Это было одновременно и наказанием, и укреплением авторитета.

Он бил его и знал, что не является представителем добра, точно так же как матрос с ножом не был представителем зла. Речь здесь шла о равновесии сил. Нельзя идти на всех парусах навстречу урагану. Капитан не станет противопоставлять силу силе. Он зарифит паруса и обретет равновесие. Миропорядок зависит от равновесия, а не от угнетения одних другими. Поэтому нет такого порядка, который бы годился для всех и на все времена.

За миг до того, как на побережье Кеалакекуа, на Гавайях, Джеймса Кука настигла судьба в обличье топора, вонзившегося в затылок, и ножа, перерезавшего горло, он призвал на помощь свою команду. Но шлюпка, которая должна была его выручить, повернула прочь, а люди на берегу, вместо того чтобы защитить его от туземцев, побросали мушкеты и кинулись в прибой. Во время своего последнего путешествия на борту «Резолюшн» Джеймс Кук велел высечь одиннадцать из семнадцати своих матросов, в сумме они получили двести шестнадцать ударов. И когда наступил решительный момент и ему потребовалась их помощь, они повернулись к нему своими покрытыми шрамами спинами.

Джеймс Кук потянул не за те концы.

На паруснике находятся километры такелажа, десятки шкивов, сотни метров парусины. Если не следить за всем этим постоянно, корабль станет беспомощной игрушкой ветра. Так и с экипажем. В руках капитана помимо видимых — сотни невидимых концов. Если команда возьмет власть в свои руки, это как если власть возьмет ветер. Корабль пропал. Если капитан заберет всю власть, это все равно что мертвый штиль. Корабль не сдвинется с места. Он отнимет у людей любую инициативу. Они не будут прилагать усилий, а станут всему противиться. Это вопрос опыта и знания. И прежде всего — вопрос авторитета.

Когда Альберт закончил бить матроса и тот валялся перед ним на палубе, он протянул ему руку и помог встать. А затем приказал гарсону принести таз с водой, чтобы матрос смог смыть кровь с лица. С этим делом было покончено. Матрос мог снова стать частью команды.

Когда-то Альберта и самого били плеткой. Но он не был Исагером, который не наказывал, не награждал, а только бил и бил. Он не был О’Коннором, который прикрывал своим рангом садистские наклонности. Он не был Джеймсом Куком, который нуждался в кнуте, чтобы восстановить пошатнувшийся авторитет.

Он был тем, кем никогда не пытался быть капитан Иглтон с «Эммы К. Лейтфилд». И дело не в правилах. Нет, жизнь научила его кое-чему посложнее, чем закон. Она научила его равновесию.

В 1913 году Альберт задумал возвести монумент своей вере в единство: поставить памятник у нового причала. Он уже присмотрел камень, знал его историю. Камень четыре метра длиной, три шириной и два высотой лежал на дне Балтийского моря за Хвостом, иногда при сильном береговом ветре его было видно с острова. Летом мальчишки заплывали подальше и забирались на него, над мерцающей водой оставались торчать их светлые головки.

Свет играл на покрывающей его массивный хребет воде, и Альберт иной раз доплывал до него в своем ялике, сушил весла и наблюдал. Камень так надежно покоился в текучей светло-зеленой воде… Но и ему в свое время довелось попутешествовать. Он пришел с севера со льдами. И вот ему снова предстоит переезд, на сей раз к последнему пристанищу. Чтобы напоминать о создании мола, о власти человека над природой.