Карстен Йенсен - Мы, утонувшие

— Это как в школе, когда учишься читать. Паруса — алфавит моряка, — сказал Альберт.

— Расскажи историю, — попросил мальчик.

И Альберт рассказал историю. Он взял ее из собственной жизни, а может, из снов. Для мальчика разницы не было, да и для Альберта она постепенно исчезла. Что-то внутри его, силой разъединенное, вновь срослось.

Время от времени мальчик бросал взгляд на катающихся, и Альберт понял, что он думает о другом.

— На коньках кататься умеешь? — спросил он.

Мальчик покачал головой.

— Ну, значит, надо научиться.

Их экспедиции всегда оканчивались в доме Альберта на Принсегаде. Там ребенка усаживали возле печки. Его сапоги на деревянной подошве оставались в прихожей. Вот Кнуд Эрик снял шерстяные носки и шевелит красными пальчиками, грея их у огня. Альберт оставлял свои сапоги там же, зимой он до сих пор, бывало, хаживал в старых Лаурисовых. В них хватало места для лишней пары шерстяных носков. И подкованные железом сапоги с высокими кожаными голенищами красовались рядышком с детской обувкой.

Входила экономка с горячим шоколадом и свежесбитыми сливками. Альберт рисовал, сидя за столом. Хороший, аккуратный рисовальщик, он в деталях представлял оснащение разных типов кораблей. А еще чаек и ветер. Корабли чуть кренились, чтобы можно было разглядеть палубу. Крошечный человечек за штурвалом курил трубку. Там были и камбуз, и навесы, и люки. Перед кораблем Альберт всегда рисовал спираль.

— Что это? — спросил однажды мальчик.

— Это водоворот.

— Что такое водоворот?

— Такой вихрь в море, который все затягивает. Через мгновение корабль исчезнет.

Мальчик поднял на него глаза. Затем показал на человечка за штурвалом:

— Штурман спасет корабль. Он просто поведет его в другое место.

— Он не сможет, — сказал Альберт. — Слишком поздно.

Мальчик уставился на изображение обреченного корабля. Глаза заблестели от слез.

— Так нечестно! — воскликнул он.

Быстрым движением он схватил рисунок и принялся рвать его на кусочки. Альберту чуть было не схватил его за руку. Но удержался.

— Извини, — произнес он.

— Ты всегда так делаешь, — сказал мальчик, — рисуешь эту… — он никак не мог подобрать слово, — эту штуку. Зачем?

— Не знаю, — ответил Альберт, и до него дошло, что это правда.

Он не задумывался, зачем всякий раз, изображая корабль, рисует перед форштевнем водоворот. Спираль просто затягивала его карандаш с необоримой силой. Он наносил линии, повинуясь таинственному велению, слышному лишь его карандашу, но не ему самому.

— Жалко такие красивые корабли, — сказал мальчик.

— Да, — ответил Альберт. — Жалко такие красивые корабли. Но их время прошло. Время парусников прошло.

— Но в гавани полно парусников, — возразил мальчик.

— Да, верно. Но больше никто моряком быть не хочет.

— Я хочу, — сказал мальчик. — Я хочу быть моряком. — Он обернулся и упрямо посмотрел на Альберта. — Как мой папа.

В матери Кнуда Эрика появилась какая-то непринужденность. Следы горя исчезли с лица, и Альберт подумал, что ее вновь призвала к себе жизнь. Муж ее умер, но на руках она держала живого ребенка, и по мере того, как шло время, весы должны были наклониться в другую сторону. Она была нужна ребенку, девочке, при крещении нареченной пастором Абильгором Эдит, и горю пришлось отступить. Красноречия эти перемены ей не прибавили, но взгляд от пола отрывать она стала.

Лед между ними был сломан благодаря Кнуду Эрику. Он давно перестал стесняться Альберта. Немного смущался при матери, как будто она и Альберт были представителями столь разных миров, что он не мог перекинуть между ними мост. И тем не менее громким и радостным голосом давал отчет о сегодняшних приключениях. Сначала мать на него шикала. Но поскольку самой ей добавить было нечего, она в итоге позволяла ему высказаться.

Время от времени Альберт ловил ее взгляды. И она тут же опускала глаза.

Отек с лица спал, волосы снова заблестели. Она наряжалась к его приходу. Он думал, что снова все дело в сословных различиях. В обществе «важных господ» надо выглядеть хорошо.

— А я научился кататься на коньках, а капитан Мэдсен научит меня грести и плавать. И я не утону. И смогу стать моряком.

Это заявление застало их в гостиной за обязательным кофейным ритуалом.

Голос матери стал резким, мягкое округлое лицо суровым.

— Чтобы я больше не слышала таких разговоров! Ты не будешь моряком!

Кнуд Эрик опустил глаза.

— Ступай на кухню!