Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Что и говорить — загородный дом Мезинова наполнен особой теплотой. В память о моем первом посещении участка, Мезинов подарил мне огромную чугунную трофейную печь с жаровней, которую его отец привез из Германии (теперь она украшает мой участок).

Второй раз я прикатил в Кучино с приятельницей. В этот приезд Мезинов показал мне вторую свою коллекцию — собрание журналов послевоенных и «застойных» времен (он дотошный собиратель всего, что касается истории нашей страны; сейчас, когда оплевывается все наше прошлое, эти журналы — весомое доказательство лжи «демократов»). Кстати, Мезинов бережно хранит и переписку с друзьями (у него есть письмо Коваля сорокалетней давности!); и он много лет ведет дневник.

— Записываю каждый день, — говорит. — И хочу записать на магнитофон голоса друзей — в любой момент включил и выпил с ними… ну, и для потомков.

Голоса друзей — это, конечно, причуда, а вот на его дневник можно возложить определенные надежды (он единственный из всех моих знакомых, кто его ведет. Вообще-то те, кто ведут дневники, мне кажется не столько полнокровно живут, сколько следят за своим развитием, да еще уверены — прочитав их записи, все ахнут, пораженные умом и талантом авторов, и будут терзаться, что недооценивали своих современников. Но, думаю — Мезинов исключение; наверняка, в дневнике он отображает наше время, а это задача не из простых); возможно, там раскроется, как незаурядный прозаик, ведь, повторяюсь, одна небольшая книжка стихов — слишком слабое творческое наследие. Впрочем, недавно мой друг признался, что заканчивает повесть о всех собаках, которые у него были и есть, а уж наших четвероногих друзей он знает прекрасно и, без сомнения, выдаст что-то бессмертное.

Так вот, во второй мой приезд мы вновь под пластинки и отборные овощи распивали самогон, а потом прошлись вокруг озера, где по утрам Мезинов бегает трусцой, сбрасывая лишний жирок, и мой друг пилил меня:

— …Тебе тоже надо заняться бегом. Все вечера просиживаешь в ЦДЛ. Смотри, на кого ты похож — весь прокуренный, зеленый, сутулый… Вы с ним будьте потверже, покруче, — дал совет моей приятельнице. — Его надо приструнить, а то совсем распоясался.

В противовес Мезинову, его жена Валентина, говорила мне только приятные слова и очень тихим голосом, а перед отъездом нарвала нам огромный букет цветов и насобирала целое ведро слив. Валентина вообще является примерной женой и воплощает в себе лучшие черты славянок — жертвенность и кротость (чем и подобрала ключ к суровому характеру мужа). Я помню, кто-то нахваливал жену Приходько — мол, тихая, скромная, на что Приходько возразил:

— Нет, моя Нина далеко не тихая, может разбушеваться ого как! А вот Валя Мезинова, действительно, тихая.

В третий раз нас с Тарловским Мезинов пригласил на дачу отметить свой день рожденья. Так получилось, что мы с Тарловским опоздали (сели не на ту электричку) и Мезинов сорок минут ждал нас на платформе. Я увидел его из окна вагона, когда состав уже притормаживал — он, храбрец, стоял с непокрытой головой под моросящим дождем на холодном ветру с сумкой через плечо (этот его образ еще долго маячил передо мной). Мы обнялись, Тарловский стал извиняться за опоздание, я — ругать кассиршу, которая указала не ту электричку.

— Да ничего, ерунда, — засмеялся Мезинов, протирая мокрые очки. — Я знал, что вы приедете, и ждал бы еще долго.

Потом мы шли по шоссе и Мезинов, показывая особняки «новых русских», ругал на чем свет стоит власть «демократов», которые «вместе с криминальным миром поделили всю промышленность». В порыве праведного гнева заявил:

— Ничего, придут наши, всех их стрелять будем! — и засмеялся радостным мстительным смехом, уже предвкушая кровавое зрелище (мне сразу померещилось — он наперевес тащит автомат).

Потом обрушился на власть коммунистов:

— …И среди них подонков хватало. Те, кто были наверху, тоже поворовали немало. Сволочи!

Досталось и всему русскому народу за пассивность, безмолствие; и молодым литераторам, которые плотным косяком идут за нами и изгаляются над доверчивыми ребячьими душами, начисто забыв, что такое совесть. Мы с Тарловским поддакнули: я разнес циников телевещателей, Тарловский заявил, что «секс, порнография стирают прелесть тайны отношений».

— Сейчас выживает не талантливый и умный, а негодяй, который наплевал на все церковные заповеди! — резко бросил Мезинов и внезапно заключил: — Одна радость — друзья! — он вновь засмеялся — на этот раз своим заразительным многоступенчатым смехом.