Леонид Сергеев - До встречи на небесах

— Ты умерь с выпивками-то. Подумай о здоровье… Ты для нас дорогое лицо, ты нам нужен…

Что и говорить, он — настоящий, заботливый, основательный друг, на него можно положиться на все сто процентов. Он единственный, кто ежегодно приезжает на могилы друзей, поминает их за четвертинкой самогона. Я помню, как мы с ним поехали за город, в санаторий, где после больницы долечивался Панков. Взяли выпивку, закуску, но больного не застали — он укатил с какой-то медсестрой в город (кстати, любовь вылечила его быстрее, чем лекарства). Мы сели на скамью под соснами и хорошо выпили за здоровье друга, и понятно, поговорили обо всем на свете.

Но однажды Мезинов дал маху. Договорился со своим приятелем В. Беккером (бизнесменом, отпетым бабником и хитрюгой) ехать на похороны С. Иванова в Пушкино. Беккер подъехал на машине к условленному месту и прождал около часа. В Пушкино Беккер говорил:

— Разминуться мы не могли. Исключено. Я три раза повторил, где именно.

Мезинов так и не появился, хотя никто не мешал ему приехать на электричке (как все мы). Позднее он сказал нам с Тарловским:

— Пошел этот Беккер на х..! Больше никогда не буду с ним договариваться, — но минуту спустя, чуть тише добавил (дословно): — Очень надо ехать с ним в машине… водит хреново… да потом возвращаться с ним пьяным…

Такой внятный убедительный шаг. Не знаю, что понял Тарловский, а мне стало ясно — Мезинов просто решил не ехать (меня не проведешь!). Я вспомнил — он всегда недолюбливал Иванова (а вот на похороны Панкова и Приходько приезжал первым, хотя добирался на электричке из неблизкого Кучино).

Такие у нас стариковские замысловатости. Поразительно другое — как некоторые наши дружки (не только Мезинов в этом случае, но, бывало, и С. Иванов, и Коваль, и частенько Кушак с Шульжиком втирали очки нам, старым, битым-перебитым?! Уж в чем-чем, а в людях-то мы разбираемся как надо. Пустячный пример — Коваль объявился в новом кожаном пальто, Сергиенко сразу начал докапываться:

— О-о, ты прибарахлился! Сколько стоит пальтишко? На какие шиши купил?

— Подарили, — протянул Коваль.

— Врешь! Кролик сказала, что купил в Германии!

— От вас, чертей, ничего не скроешь! — загоготал Коваль.

Он-то умел свою ложь свести к шутке, недоразумению; это касалось и его книг — всегда скрывал, где выходит очередная, а когда его разоблачали, опять:

— От вас, чертей, ничего не скроешь! Ну, ровным счетом ничего, едрена вошь!

А вот остальные, вышеперечисленные брательники, по слабости ума доказывали свое вранье с таким напором, что от неловкости проглотишь язык. И попробуй усомниться — покатят на тебя бочку, а то и оскорбят. И как, бараны, не понимают — темнить в нашем возрасте — дохлое дело; мы чужих-то видим насквозь, а их, родных, знаем, как свои пять пальцев.

Еще одну особенность Мезинова (вернее странность) я заметил, когда однажды мы отмечали его день рождения (он, Тарловский и я). ЦДЛ был закрыт и мы обосновались в кафе Дома журналистов. Распив бутылку фирменного самогона жены Мезинова (Тарловский и я еще засадили по бутылке пива), мы расслабились, ударились в лирические отступления, воспоминания и внезапно на глазах могущественного Мезинова появились слезы:

— Я ведь совсем не такой, как вы думаете… Совсем не такой, — он хотел сказать еще что-то, но смолк.

Это было довольно неожиданно, как удар молнии. Мы привыкли видеть Мезинова веселым, уверенным в себе и вдруг… Он прямо утонул в своих сентиментальных чувствах.

Кстати, подобное я слышал и от своего друга Бориса Воробьева.

— …Что вы знаете обо мне?! — заявил этот деятель после трех десятков лет дружбы!

Кем себя считают Мезинов и Воробьев понять трудно, но что это за дружба, если у тебя есть вторая, скрытая от друзей жизнь? Такие у нас мелкие стариковские обиды. Хотя, далеко не мелкие! Что ж получается? Ты отдаешь всю душу, а получаешь половину?!

Недавно, когда мы с Тарловским выпивали в нижнем буфете, Мезинов отмочил еще один номер — заявился с девицей и даже не подошел к нам, только издали кивнул. Похоже, наш редкостный друг под старость решил все свое дружелюбие отдавать только женщинам — все никак не нагуляется, кутила. Хотя, что я! Вон Мазнин просто-напросто открестился от друзей и замкнулся в своей конуре, а старый морской волк Воробьев наплевал и на друзей, и на Москву — продал квартиру и укатил в родную Тверскую область. Такое пустоголовое старичье!

Ладно, пойду дальше, вернусь к стихам Мезинова. Я уже говорил — среди литераторов моего уже совсем не молодого поколения, немало героев, которые пришли в детскую литературу по большей части потому, что в свое время только в книгах для детей разрешалась определенная доля формализма, символов. В работах таких ловкачей попадаются целые россыпи бьющих в глаза словесных находок, что само по себе неплохо — они обогащают язык и интересны профессионалам; изощренные критики (всякие книжные черви) называют это литературщиной, я называю «фигурным катанием в литературе», но детям-то от этих фокусов ни холодно, ни жарко, они попросту многое не поймут в таких книгах. Как ни рассуждай, главным в литературе остается образ, сюжет, а в детской еще и нравственные понятия о вечном противоборстве добра и зла, плюс — элемент игры и юмора, и, конечно, простота изложения.