Леонид Сергеев - До встречи на небесах

Случалось, на день рождения Коваля, кроме друзей и жены, собирались и все его секретарши любовницы и случайные обожательницы — тогда празднество выглядело несколько странно, точнее — постыдно, хотя сам Коваль держался великолепно, без всякого смущения. Да какое там смущение! Он и не знал, что это такое, он всегда держался свободно. Временами, распираемый собственным величием, даже чересчур свободно. Он, себялюбец, вообще был не прочь, чтобы все женщины принадлежали ему, все участвовали в его жизни, и чтобы на его день рожденья их собиралось не меньше, чем на первомайскую демонстрацию (впрочем, Бунин с Булгаковым и вовсе жили с двумя женщинами одновременно в одном доме, и не только они). Накануне своего дня рождения Коваль давал нам с Сергиенко вычурные темы для письменных поздравлений: «Фиолетовые утопленники», «Блуждающие кости».

Как-то мой друг увидел симпатичную девицу с Яхниным и вполне серьезно заявил мне:

— Как хочешь, но я отобью ее у него.

Но не дай бог, его приятельница заинтересуется кем-то другим! Ревновал до чертиков. Однажды его секретарша Ирина в ресторане ЦДЛ брала интервью у Пьецуха (она работала в каком-то журнале). Коваль заранее меня об этом оповестил и назначил встречу в Пестром. Как только «потенциальные любовники» уселись в ресторане, мой друг не поленился, потащил и меня туда же.

— Сяду так, чтобы их видеть, — объявил. — В случае чего, ты меня сюда приволок, понял?

Весь вечер он то с цепенящим вниманием следил за «парочкой», то дергался и ужасно нервничал:

— …Ишь, как смотрит на него! Кадрится! А он, гад, явно кадрит ее! Знает, что со мной ему не потягаться, но лезет!

— Брось! Чепуха! Не накручивай себя, — говорил я, но где там! Если ему что мерещится, не переубедишь.

В другой раз я разговорился с его другой секретаршей Еленой.

— Ее тебе не отдам! — сурово предупредил мой друг.

— Ты что, спятил? По себе всех меришь? — попытался я поставить его мозги на место.

— Я все вижу, меня не проведешь!

— Ты как Сталин. Тот тоже говорил Берии: «Жукова тебе не отдам!».

Коваль, старая чурка, засмеялся и успокоился.

Однажды приезжает с Нерли, звонит:

— Каких баб за этот месяц имел?

— Да никаких, — отвечаю. — Сейчас не до них, я уж и забыл, как у них все выглядит.

— Приезжай, нарисую! — гогочет.

Вот черт! Нет, чтобы сказать: «Приезжай, сейчас вызову пару». А он — нарисую!

Мы встретились в его мастерской, купили у сторожа «продмага» бутылку (Коваль знал старика, и в любое время суток мог достать водку), и прежде чем ее прикончить и звонить женщинам, пересказали друг другу, как провели последний месяц.

— …Баньку поставил, — сообщил Коваль (он был большой любитель банного дела).

— Сам? В одиночку?

— Ты что?! Местные помогали. Баньку грамотно самому не поставить. Внутри вагонкой из осины надо обшивать, — дальше он подробно описывал баньку, потом чердак избы, где делал что-то вроде мастерской.

Я похвастался, что взял участок в писательском товариществе и строю летний дом.

— …Вдвоем с братом, — важно закончил я.

— На кой черт тебе этот участок, — поморщился Коваль. — Я вот что тебе скажу. У меня там, на Нерли есть свободный дом. Не хуже моего, и не дорого. Другому не сказал бы. Тебе говорю. Бери, дурак, не раздумывай. Будем вместе щук ловить.

— Далековато. А участок в часе езды.

— Тебе эти писатели в ЦДЛ не надоели? Да и шесть соток всего. А у меня там до реки все мое.

— И за рекой тоже, как у Гоголя, — вставил я.

— Ну да, — засмеялся Коваль. — В это лето стоит жарища. Все поливают грядки. А я ничего этого не делаю. Не люблю это… Вот щук ловлю. С одной, скажу тебе, долго боролся, но победил, едрена вошь.

— На Нерли ведь у тебя третьи владения, — напомнил я. — Куда тебе столько?

— Алешке останется.

Сынишка Коваля — шустрый, смышленый мальчуган.

— Твой будущий ученик, — говорил мне Коваль.

А вот его дочь от первого брака Юля — гадючка, о ней и писать противно. Когда с моей матерью случился инсульт, и ее положили в больницу, Коваль спросил у меня:

— В какой она больнице?

Я назвал.

— Да ведь там моя Юлька работает терапевтом! — оживился мой друг. — Сейчас ей позвоню.

И позвонил, и наказал дочери присмотреть за моей матерью, узнать что и как, и позвонить.

Три дня мать пролежала в больнице, но дочь Коваля так и не позвонила. На четвертый день мать умерла, об этом мне сообщила медсестра, потом позвонил завотделением, сказал:

— Очень хорошо(!), что вы уже все знаете.