Или Фридрихсфельде, скорее, в общем что-то на «фельде». Пусть, кто здесь был и лучше помнит, — мне сам напишет. Заранее благодарен.
В одно из тех мест, которые носят благодатное название «Arbeitslager», то есть «трудовой лагерь», а фактически «каторга», само упоминание о которых сеяло страх. Тот трудовой лагерь, который обслуживал Берлин, находился в Ораниенбурге. В то время мы еще не знали о повсеместном существовании лагерей смерти и завидовали судьбе евреев и «политических», которые, как мы думали, беззаботно прохлаждались в своих концлагерях с цветочными клумбами и площадками для игры в гольф.
См. роман «Итальяшки», русское издание «Фолио», «АСТ», 2001.
До 1940 г., в период «Странной войны», французы так мало этой войне придавали значения, что даже не удосужились смастерить какое-нибудь хлесткое презрительное прозвище для врага, как водится в подобных обстоятельствах. Те же, кто прошел Первую мировую, по привычке говорили «боши», но молодежь говорила просто: «немцы». Ничего спонтанного в тот момент не сложилось. После июня 40-го присутствие немцев стало обыденным, даже скорее назойливым, и прозвища расцвели пышным цветом. Сначала все стали говорить: «фритцы», однако краткость этого слова, а также варварское соударение двух конечных согласных претили французскому вокальному аппарату и склонности парижского арго удлинять окончания слов эдакими хвостиками бумажных змеев. Поэтому вскоре пошли «фризэ», потом «фризу», а потом «фридолены», причем последний термин стал быстро пользоваться всеобщим успехом. Были однако и другие прозвища, более «интеллектуальные», такие, например, как «колорадские жуки» (ведь они пожирали нашу картошку). Все это звучало не слишком зло и не несло в себе того ненавистного содержания, которое выплескивается из самого созвучия: «боши». Но самое неожиданное прозвище, которое вскоре с восторгом было воспринято молодежью, — так это конечно «шле». Вообще-то «шле» — это название одного племени североафриканских кочевников на западной окраине Сахары. Как же могло случиться, что именно так стали обозначать светловолосого оккупанта? Может, как раз потому, что это он мнил себя светловолосым? А может, что более вероятно, именно потому, что это прозвище было неожиданным, хитроумным и благозвучным? «Шле» выплевывается, как харчок… Во всяком случае все пацаны и подростки именовали их только так: «шле». (Прим. авт.)
На самом деле, «Хайли-хайло», «Эрика» и другие «нацистские» песни-марши, к устрашающему эффекту которых еще сегодня так часто прибегают в военных фильмах, есть не что иное, как традиционные детские песни с наивными словами, вроде наших: «Рядом с моей блондинкой», «Попутный ветерок» или «У чистого источника».
Ну, конечно, он большой мудак (в сочетании трех языков: французского, немецкого и русского)
В чем дело? Что это значит? (нем.)
Что она сказала? (нем.)
В конце концов мы узнали, что их отправили в специальный трудовой лагерь, только для русских. Это, наверное, еще почище… Таня сбежит, ее поймают и торжественно вздернут в присутствии остальных.
Это и есть то самое наиболее употребительное слово, которому соответствует в русском языке и «дурак», и «мудак», и «козел», и «мудозвон», в зависимости от контекста (Прим. пер.).
Майстеру Куббе, этому добродушному мужику со скромной, но настоящей добротой, оторвало голову во время одной из первых тяжелых бомбардировок из-за того, что он слишком рано поверил объявлению об отбое воздушной тревоги. Говорю я это для тех, кто его знал.
Каша — это отваренное зерно гречихи, немного напоминающее рис. Приятно, своеобразный вкус.
Я не изменился.
Шупо — полицай, городовой.
Наказан: это будет видно из дальнейшего.
Гумми — дубинка, сделанная из куска резинового армированного шланга, очень толстая и очень жесткая. Если ей умело орудовать, она может причинить большую боль, почти бесследно. Может также перебить какой-нибудь член или вообще убить, — тут уж зависит от ловкости рук. Поднимаешь ты рельсу, а надсмотрщик экспромтом врезает своим гумми по икрам кому-нибудь из парней, — парень от неожиданности вопит и выпускает рельсу из рук. Весь ее вес внезапно обрушивается на других, а те, с сорванными руками, запросто могут и отпустить рельсу, которая отдавит им ноги. Вот почему я сильно не любил штрафную работу на вокзалах. Существуют также гумми серьезные, все из каучука, с залитым внутри стальным тросом.
Читать дальше