Филипп Джиан - Трения

— Молчи, не говори ничего, — прошептала она.

— Я молчу.

Мы занимались сексом стоя, прошло минуты три — и тут появилась моя мать.

Нетвердой походкой она добралась до середины кухни. Мы вздрогнули и замерли на месте. Соня выругалась сквозь зубы, мы отскочили друг от друга и кое‑как привели себя в порядок. Соня спряталась за барную стойку, чтобы натянуть трусики. Мать искала нас глазами.

Тут я заметил, что голова у нее в крови.

— Авария, — сказала она. — Я спокойно ехала. Подъемный кран упал прямо посреди дороги.

Я усадил ее в кресло.

У нее была широкая рана на лбу, кровь заливала лицо. Я хотел отвезти ее в больницу, но она наотрез отказалась, — потому что не хочет, заявила она, чтобы ее изуродовал какой‑нибудь дежурный коновал.

— Она права, — подтвердила Соня, мрачнея на глазах. — Я позвоню Борису.

Натужно улыбаясь, мать прижимала ко лбу махровое полотенце, я держал наготове другое.

— В городе полно аварий, — проговорила она. — «Скорая помощь»? Ну уж нет, благодарю покорно.

Я гадал, видела она или нет, чем мы с Соней занимались. Неприятная ситуация, но она, кажется, ничего не успела заметить.

— Тебе не лучше? — спросил я, беря ее за руку.

Она стала извиняться, что причиняет нам столько хлопот, но я ее успокоил. Соня ходила взад‑вперед по саду, прижав к уху трубку.

Мать повела носом:

— Тебе не кажется, что пахнет газом?

Я снова пошел на кухню. Увидев мать в крови, опять подумал: разве это жизнь? Ну и влип же я! И снова все мне показалось нелепым и бессмысленным. Наша жизнь с Соней была нелепа и бессмысленна.

— Вроде все в порядке, — сказал я, держась за плиту, точно боялся, что меня сдует ветром.

— По‑моему, пахнет с улицы, — сказала Соня. Еще она сказала, что Борис уже едет, и позвала меня в сад посмотреть, как в океане отражается луна — для этого надо было немного наклониться.

— А потом она уедет, правда? — шепнула она мне на ухо.

— Разумеется. Во всяком случае, думаю, да.

— Если она сама не уедет, я ее выгоню, — предупредила Соня.

Я выпрямился, пропустив ее слова мимо ушей. Снова принюхавшись, я подумал, что, наверное, где‑то неподалеку прорвало газовую трубу. В прошлый раз мы три дня сидели без воды.

— Соня права, газом пахнет не у вас, — сказала мать.

Я покрутился некоторое время вокруг матери, стараясь, чтобы она не видела выражение моего лица. Я хотел убедиться, что ей ничего не нужно, и мысленно благодарил Соню за то величайшее усилие, которое она над собой сделала, сев рядом с моей матерью и пытаясь ее подбодрить. Потом я вышел посмотреть, не приехал ли Борис.

На улице было тихо. Машина матери стояла напротив, у дома молодой четы Дорсе. Оба работали в сфере моды и возвращались под утро. Если у нас горел свет, то заглядывали на огонек. В тот момент, когда я переходил улицу, они как раз вышли из дома — видно, решили закатиться куда‑нибудь на всю ночь.

Машина матери еще немного дымилась. Решетки радиатора не было и в помине, капот смят и продавлен сантиметров на двадцать.

— Надеюсь, с ней самой все в порядке? — сказала Дора, целуя меня и прильнув ко мне всем телом. Она так сжала мне руку, словно имела в виду что‑то особенное.

Я заверил ее, что все в порядке, а Давид отпустил какую‑то шуточку по поводу нашего недавнего землетрясения и запаха газа на улице.

— Ты не в курсе, Джоан собирается что‑нибудь предпринять? — спросил он. — Это становится невыносимо. Уже газету раскрыть нельзя.

Я смотрел им вслед. Когда‑то Давид крутил с Соней — в те времена, когда все они панковали и ночевали друг у друга. Потом всех потянуло на деньги. Недавно Давид почувствовал, что между мной и Соней кошка пробежала, и предложил мне поменяться. «Подумай, старик, я готов», — сказал он. Тогда была прохладная апрельская ночь, и какой‑то тип декламировал с помоста стихи, в которых никто ничего не понимал.

Приехал Борис и осмотрел лоб моей матери. Сказал, что она легко отделалась. Его жена Одиль предложила нам выбор: пойти вместе с ними туда, где собрались все остальные, или же спокойно провести вечер в узком кругу.

— Даже не знаю, — замялся я. — Соня, ты как?

Соня тоже растерялась. Она пробормотала что‑то невнятное, а Одиль спросила, нет ли чего‑нибудь выпить.

— Только не меняйте из‑за меня свои планы, — произнесла моя мать, приподнявшись на локте.

Я присел рядом с ней, пока Борис обрабатывал рану, напоминавшую третий глаз, и размышлял вслух, стоит ли делать местную анестезию. Повернувшись ко мне, он добавил, что его акции упали при закрытии биржи еще на восемь пунктов и что это такое паскудство, что лучше уж поговорить о чем‑нибудь другом.