Юрий Буйда - Пятое царство

– Что будешь делать, стольник Истомин-Дитя? – спросил я.

– Поеду в Галич, – сказал он. – Женюсь. Буду служить.

– А как же Венера? Или забыл?

– Что ты, Матвей Петрович, как можно! Но, видать, надо смириться…

В голосе его прозвучала горечь.

Когда Истомин-Дитя и Луня ушли, пошел снег.

Наконец монахини признали меня здоровым и пожелали успехов в моих благоключимствах.

У порога Воскресенского монастыря меня встретил Никон Младший.

– Государи приказали спросить о твоем здоровье, Матвей Петрович, – сказал он, низко кланяясь.

Спросить о здоровье – это была одна из высших царских милостей, которой удостаивались только высшие сановники.

Я так растерялся, что не нашел ничего лучше, как отвесить Никону поклон.

– Поехали, – приказал он мне, откидывая полсть. – Тебе помочь?

В сани я сел сам.

В окружении сотни конных черных стрельцов меня доставили на Варварку, в палаты Романовых.

На крыльце меня встречал боярин Федор Шереметев.

Церемонно раскланявшись, мы прошли в кабинет, где несколько недель назад мы с Филаретом обсуждали смерть Ксении Годуновой и гадали о ее гипотетическом ребенке от Самозванца.

У стола, выдвинутого на середину комнаты, стояли три кресла – этот факт я не мог не отметить, потому что в царском дворце кресла предназначались только для государя и его супруги, остальные сидели на скамьях, крытых сукном. А на столе красовались серебряные тарелки, хотя обычно даже царская семья ела с оловянных. Изысканным кушаньем считался кусок вареной говядины, обернутый золотой бумагой, и белый хлеб, приготовленный на меду и посыпанный золотой пудрой.

В этом смысле сын мало чем отличался от отца – патриарха Филарета, который обедал хлебом с клюквой и отдавал в починку старые сапоги.

Не успел я осмотреться, как в кабинет вошли царь Михаил и патриарх Филарет.

Я попытался опуститься на колени, как предписано этикетом, но Михаил остановил меня.

– Как бы потом не пришлось докторов к тебе вызывать, – с усмешкой сказал он, жестом приглашая садиться.

Но в кресло я опустился, разумеется, только после них.

Боярин Шереметев разлил по стаканам вино и вышел.

– Твое здоровье, думный дворянин Матвей Петрович, – сказал патриарх, поднимая стакан. – Ты сделал то, чего люди не вправе были от тебя ожидать, только Бог.

Царь Михаил кивнул.

Мы пригубили вино – это было доброе испанское, а не заурядное венгерское, которое подавалось даже к царскому столу.

– А теперь, – сказал Филарет, – расскажи, о чем мы не знали.

– Мы не знали только о Юте Бистром… об Иулиании Бистром… мы искали сына Самозванца и Ксении Годуновой, не подозревая о том, что у них могла родиться дочь. Невинное существо, порождающее смерть и разрушения, всему начало и всему конец…

– Невинное? – Михаил Федорович покачал головой. – Самозванец несколько лет был учеником ее отца, они встречались…

– Тогда она была ребенком, – возразил я. – Да и сегодня наука не знает многих тайн крови. Она помогала отцу в его опытах и даже была готова пожертвовать собой ради науки, но, безусловно, не догадывалась, что ее кровь может быть использована таким образом. Самозванец оказался хорошим учеником Бистрома. Даже слишком хорошим, судя по его лаборатории в поместье Отрепьевых и по результатам. Остальное – зов крови… хотя, по правде говоря, не знаю, что это такое…

– Потому ты и не донес на брата? – спросил царь. – Я имею в виду твоего брата Андрея Звонарева, Ангела…

– Он был орудием в руках дьявола, – сказал я, опустив голову, – но если бы не он, я не выбрался бы из Галича… а брат – он и без того достаточно наказан, государь…

Я уже знал, что князь Жуть-Шутовский сжег имение Ангела, хотя и пощадил его и Анимулу Бландулу.

– Что было между вами? – спросил патриарх. – Между тобой и Иулианией Бистром?

– Я любил ее, государь… и люблю…

Отец и сын переглянулись, но промолчали.

– Итак, – сказал патриарх, – все началось в доме Конрада Бистрома, великого ученого и великого слепца…

– Алчного и беспринципного, – добавил Михаил Федорович.

– Он не разглядел в Самозванце врага, – продолжал патриарх, – но это простительный грех. Непростительна торговля гомункулами и участие, вольное или невольное, в делах торговцев кровью. Их целью были деньги – они были нужны Самозванцу для опытов, а также для закупок оружия…

– И дурацких колпаков, – вставил я.

– Враги трона и веры, – продолжал патриарх, сделав вид, что не слышал моей реплики, – втянули в свои дела княгиню Патрикееву-Булгакову, шевалье Армана де ла Тура, аптекаря Атанасиуса Перната, наконец, самого Конрада Бистрома и его дочь. Стоило французу или княгине попытаться помешать их делам, как их тотчас убили. Убивали, чтобы посеять страх. Украли Утвержденную грамоту и подкинули князю Пожарскому и старому дураку Куракину, чтобы рассорить самые уважаемые семейства и поссорить их с нами…