Юрий Буйда - Пятое царство

Молитвы переходили в непристойные песенки, барабаны звучали всё громче, прибывали всё новые силы – шагали шаткой походкой ожившие мертвецы с пятнистыми лицами, и среди них выделялся младенец в красной рубашке – царевич Дмитрий Углицкий, за ним шли призраки в капюшонах, какие-то невиданные существа вроде громадных муравьев на пятиаршинных ногах и гигантских слизней с разинутыми пастями, из которых вылетал едкий дым, по земле струились змеи, ловко уворачиваясь от ног гомункулов, скакали мохноногие пауки и прочая нечисть…

Князя Жуть-Шутовского видно не было, зато в небе появились огромные птицы, кружившие над Китай-городом и собиравшиеся в стаи.

Я схватил коня за повод, потянул к ближайшим воротам – это была усадьба Петра Пушкина Черного – и едва успел уклониться от стрелы, пущенной с крыши.

Привязав коня у амбара, я выскочил через калитку в проулок и с саблей в одной руке и пистолетом в другой побежал к Красной площади, откуда доносились слитный рев голосов, лязг металла и выстрелы.

Битва кипела уже у Ветошных рядов, закрытых по случаю праздника.

Грохотали пушки, мушкеты и пистолеты, звенела сталь, шотландские гвардейцы и черные стрельцы рубились в гуще боя, с ног до головы забрызганные желтой и алой кровью.

В толпе гомункулов оказалось немало людей из плоти и крови – разбойников, которых царь скоморохов привлек под свои знамена. Одного из них я свалил выстрелом в грудь, другого с наскока зарубил саблей.

На мне не было кольчуги, да и пороха с пулями я не прихватил, поэтому приходилось полагаться на саблю и кинжал.

А гомункулы, люди и чудовища напирали со всех сторон, их становилось все больше, они уже мешали друг другу, и нечем было дышать из-за порохового дыма, и трудно было отличить своих от чужих…

– Пятое Царство! – кричал я, разя направо и налево. – Пятое Царство!..

– Пятое Царство! – раздался рядом знакомый голос. – Я тут, Матвей Петрович!

Из-за дымовой завесы выскочил Истомин-Дитя, державший в руках мушкет, которым он орудовал как дубиной, и мы вдвоем стали пробиваться к тому месту, где, по моим предположениям, могли находиться царь и патриарх.

– Пятое Царство! – кричал я.

– Alba gu bràth! – кричали шотландцы.

– Ура! – кричали черные стрельцы.

– Аллах акбар! – кричали татарские всадники, встречавшие мятежников копьями и стрелами в устье Никольской улицы.

Скользя в лужах крови и перешагивая через трупы, мы пробивались к Иверским воротам, ориентируясь на множество сгрудившихся там золотых крестов, хоругвей и стягов, пока наконец не увидели черных стрельцов, окруживших царя и патриарха и стрелявших с колена, князя Воротынского без шубы, боярина Шереметева с окровавленной саблей в левой руке и князя Пожарского, который что-то кричал стрельцам…

– Как Юта? – спросил я.

– Исчезла, – сказал Истомин-Дитя. – Как сквозь землю…

Пушки с кремлевских стен ударили залпом, заглушив грохот битвы.

По приказу Пожарского стрельцы сомкнули щиты шатром над головами государей, шотландцы выстроились клином, бояре и князья окружили стрельцов, и вся эта группа двинулась к Никольским воротам.

Сверху вдруг донесся резкий слитный свист, мы подняли головы и увидели стаю огромных птиц, устремившихся вниз.

А из Никольских ворот навстречу шотландцам вырвался поток гомункулов, пауков, призраков и прочей нечисти.

В просвет между щитами я увидел Филарета, который смотрел в сторону Василия Блаженного. На мгновение мне показалось, что он творит молитву, но тут патриарх закрыл глаза, и лицо его стало как у мертвого.

Я перевел взгляд в ту сторону, куда смотрел Филарет, однако не сразу понял, что же произвело такое сильное впечатление на патриарха.

Но когда увидел накатывающуюся волну нечисти, впереди которой плыла Юта, ноги у меня подкосились.

Она вела их за собой, и они следовали за нею, разя направо и налево стрельцов, шотландцев, случайных людей, лошадей, гомункулов, попавших под горячую руку.

– Ты куда? – Истомин-Дитя схватил меня за локоть. – Туда нельзя, Матвей Петрович!

Я вырвал руку, вытащил у него из-за пояса пистолет и двинулся навстречу Юте, не спуская с нее глаз и не замечая ни шума битвы, ни падающих бойцов, ни брызг крови.

Сердце бунта, всему начало и всему конец…

Я шагал вперед, глядя на женщину, подарившую мне новую жизнь, которая впервые в моей судьбе была не историей потерь, но историей приобретений, и был готов к смерти, потому что ничего другого впереди не было – только морды, рожи, хари, рыла, рога, клыки, раздвоенные языки, чешуя, слизь, дым, огонь, только Юта Бистром с искаженным лицом, повелительница мерзости, готовой затопить Красную площадь, Москву, весь мир…