Цви Прейгерзон - Бремя имени

Дождь усиливался и глушил радость на земле. Я надел ботинки и пошел своей дорогой. К вечеру я пришел в соседний городок, где нашел пристанище в доме вдовы ребе Шайкеле Штейнберга. Здесь я встретил знакомых торговцев из Киева, едущих со своим товаром из местечка в местечко. Они сидели на мешках, вечеряли и все так же шумно и тяжело бранились.

1927

илые мои читатели, дорогие земляки, кто из вас самый храбрый? Все? Тогда — вашу руку, и мы отправимся в леса Пашутовки. Ах, эти леса!.. Дивная, чудная сказка!.. Хотя, по правде говоря, сама Пашутовка — не бог весть что! Дощатые ветхие домики, грязь да бездорожье, бродячие запаршивевшие псы… И, куда ни кинь — евреи, евреи да еврейки, вот вам и вся Пашутовка! Но леса! Вокруг разлит терпкий, душистый аромат, все поет и звенит, небесная лазурь легко проникает в мохнатые кроны сосен… Лесные шумы, умолкая на мгновенье, тотчас с новой силой обрушиваются на изумрудное царство. Кажется, что лес тонет в красках и запахах, и вот-вот захлебнется в этом нескончаемом празднике природы…

Кого только не встретишь здесь об эту пору летом! — евреи из Пашутовки, Судилкова да Филинок — это само собой, а то ведь едут из Одессы, и бог знает, откуда еще…

Но вот темнеет, звезды рассаживаются на ветвях и освещают нам путь. Под ногами трещат сухие листья, позади остались освещенные окна летних дач, все глуше голоса, смех… Мы входим в лес, оставляя на опушке отзвуки былого, которые никогда не затихают в душе, как не умолкает в месяце сиван [41] Сиван — девятый месяц года по еврейскому календарю. Приходится на май-июнь. спрятавшийся в колосьях сверчок…

Итак, покорнейше прошу всех тех, кто не пожелал пуститься с нами в лесное путешествие, не насмешничать, а отнестись к нам со всей серьезностью. И тогда вы узнаете, какие драмы случались здесь порой, какие страсти терзали героев нашего рассказа. Вот, к примеру, Пинхас, или, если угодно, Петя Брук. Ах, как он пел! Но он еще был и настоящим страдальцем за рабочее дело!

Вам доведется познакомиться и с Фанечкой Кац, между прочим, не ровня она какой-то там шиксе [42] Шикса — девка (идиш). Дашке, а дочь почтенного нэпмана. И еще хочу вам представить Переца Маргулиса. Этот парень — о-го-го! К тому же и он, как и Петя-Пинхас, замечательно пел, хотя, все больше подвизался на ниве просветительства.

Но давайте вернемся к Пинхасу. Мне всегда хотелось спросить у наших местных красоток с тонким вкусом: «А признайтесь-ка, милые, как вам наш Пинхас? Не кажется ли он вам ловцом девичьих сердечек?» Впрочем, я уже наперед знаю, как весь наш женский коллектив в едином порыве закричит: «Нет! Нет! Нет! Товарищ Пинхас самый лучший, верный друг!»

Полянка пестрела, земля источала тепло, Фанечка задумчиво покачивалась в гамаке. Но вдруг — ох! ах! с ее коленок соскользнула книжка и упала на травку. Случилось так, что мимо проходил Петя Брук. Увидев прекрасные глаза девушки, он тотчас же нагнулся, поднял книгу и подал ее Фане, вымолвив следующее: «Вот ваша книга, дорогой товарищ!»

Благодарная улыбка расцвела на лице девушки, глаза ее вспыхнули теплым светом, а сердце товарища Брука встрепенулось, как пламя догорающей субботней свечки.

Между прочим, на обложке книги, которую поднял Петя, красовался симпатичный джентльмен в элегантных брюках, а на коленях у него разлеглась кошка с кокетливым пушистым хвостом. «Ошибка мистера Марафита», — прочел Петя вслух название книги.

— Ну, вот! — зло усмехнулся он. — Мировая буржуазия дурит нам головы кошечками да собачками Мы этих буржуев много повидали в гражданскую! Хотите, я вам расскажу одну такую историю про наш отряд?

И Петя Брук выразительно рассказал Фане, как он однажды собственноручно «шлепнул» старую княжну, и впридачу «придавил» ее поганого рыжего кота. Он еще и по сей день помнит, какой это был противный слякотный день. Желтые листья густо облепили мокрые окна порушенного дворянского дома… Рассказ Пети развлек девушку, и все время, пока он говорил, она весело прыскала. А после, опершись на его мужественную руку, выпорхнула из гамака. Потянулись первые встречи, милые беседы…

Однажды, в чудесный пятничный вечер, в канун Субботы, товарищ Брук нанес визит семейству Кац, явившись в дачный домик, где отдыхала Фаня со своими родителями. Боже, какой стол он там увидел! На стол подавала Дашка, шуршала накрахмаленная скатерть, звенели столовые приборы, а огромные вазы с цветами окончательно сразили юношу, впрочем, как и многие другие вещи в этом доме. За окнами в листве резвились последние блики угасавшего солнца, птицы, вдоволь накричавшись за день, утомились, сонные мухи повисли в воздухе. За столом присутствовала еще одна дама, некая Тамара Александровна, из бывших, но, впрочем, бог с ней, не будем об этом!..