Цви Прейгерзон - Бремя имени

— Сними ботинки, пан, — тихо произнесла она, — мне холодно.

— Это было в другом городке, Гителе, я был тогда совсем мальчик, и впервые познал любовь к маленькой дочери моего народа. Она радовалась свету звезд, а я, не помня себя от счастья, целовал собственные пальцы, но ее раздавили, погубили, совсем еще девочку…

Сбросив башмаки, я навалился на Гителе и приник к ее губам. Она расстегнула пуговицы на моей рубашке и прижалась щекой к моей груди.

— Ну что ты, как старик, все говоришь да говоришь? Чего ты ждешь?

Пошарив под тюфяком, она вынула залежалую шоколадку и отломила два кусочка.

Потом мы занялись любовными утехами, а после оделись и вышли на улицу. Было темно. Осенний ветер погасил на небе звезды и, налетев на нас, чуть было не сшиб с ног…

В ночь вламывались удары барабана, гудевшего все в том же саду. Звучала музыка, и мы пошли навстречу звукам, через поле и бурьян. А ночь густела и накрывала нас, словно желая проглотить.

— Странный ты! — усмехнулась Гителе, — возишься со мной, будто я твоя невеста!..

Мы вошли в сад «Красная звезда» и стали прогуливаться. Парочки с интересом поглядывали на нас и, не стесняясь, отпускали насмешливые шутки. Вдруг какая-то бойкая девица, с лицом, похожим на ощерившуюся крысу, бесцеремонно оттеснила Гителе и встала между нами.

— Эй! Над тобой все потешаются! — грубо сказала она мне, ощерив зубы. Мне показалось, что эти оскаленные зубы вонзились в мое сердце.

— Это же шлюха Гителе, дочка Менахема!

— Дочка? — ошарашенно спросил я, и предо мною возникли его глаза — один печальный, а другой хитро подмигивавший.

— Да, дочка! — закивала девица. — О ней весь город говорит!..

Гителе стояла в стороне, растерянная и отчужденная. Я нежно погладил ее вздрагивавшие пальцы. Потом мы пошли в кино, смотрели «Медвежью свадьбу», и звуки расстроенного пианино лились на нас.

Когда мы вышли из кино, над городом висел выгнутый лунный серп. Свет луны хлынул нам в глаза, залил помертвевшие окна домов, перламутрово заблестел на серых крышах. На тропинках трепетали замиравшие звуки. Я поднял Гителе на руки и понес по улицам присмиревшего городка. Ее тихий смех доставлял мне радость, я целовал ее пальцы, нежно ласкавшие мне лицо. Потом мы присели на какую-то скамейку, и лунный серп все еще стоял над нами.

— Милая моя! — шептал я, умиленный. И вдруг из глаз ее покатились слезы, и она уткнулась мне лицом в колени. Вздох отчаяния вырвался у моей бедной сестры во Израиле. Я прижимал к груди ее голову, словно то был данный мне драгоценный дар.

А осень снова нахмурилась, и на землю упали тяжелые капли дождя. Мы вернулись в дом, и я нашел в ее объятиях блаженство, какое только возможно в жизни.

Под утро, едва забрезжило, рассветный холод проник в комнату сквозь мутные от грязи стекла окон. Короткий и беспокойный сон внезапно слетел с моих глаз, я проснулся от затхлого запаха ветоши и накатившей тошноты с привкусом ночного шоколада. Проститутка спала, повернувшись к стене, волосы ее разметались, открыв уши. Я быстро поднялся и вышел на улицу. На дороге, прямо под ногами, прыгали лягушки, выпучив глаза. Показались первые женщины с корзинами в руках, спешившие на рынок. Раздавшийся у синагоги звук шофара [40] Шофар — рог, обычно бараний, в который в библейский период трубили для созыва войска в дни новомесячья и в праздник Рош-ха-Шана. Позднее в шофар стали трубить только в ходе утренней молитвы на Рош-ха-Шана и после молитвы на исходе Йом-Кипур. тревожно прорвал воздух. Я прокрался в дом шамеса, подхватил свои вещички и вышел на улицу.

Сняв ботинки, я пошел босиком по дороге, по направлению к соседнему городку. Навстречу мне двигались скрипучие колымаги, груженые мешками. По полям стлался туман, низко повиснув над бороздами. Я прикорнул у куста на обочине и провалился в глубокий сон. Открыв глаза, я увидел над собой Менахема Бера и его дочь Гителе. Тучи совсем закрыли небо, а из-за горизонта надвигалась непогода, грозившая разразиться сердитым ливнем.

— Товарищ еврей! — промолвил Менахем, и его разные глаза уставились в землю. — Гителе следует с тебя за ночь три рубля. Можно получить?

— Извини меня, реб Менахем, возьми, пожалуйста, извини! — вскочил я.

Он ничего не ответил и пошел обратно. В глазах Гителе стояли слезы. Она выглядела жалкой в своих сношенных башмаках на покривившихся каблуках. Мне захотелось припасть к ее ногам и обнять их. Но она внезапно повернулась и, не сказав ни слова, исчезла в тумане