Саша Резина: Браслет

Грустно мне — так, как будто бы я — человек. Грустно видеть тех, которые ждут нас во второй комнате. Два кресла, и оба заняты. Лерочка, садись на диван. Послушалась, села. Валентин Геннадьевич нервничает, пытается встать, подойти, утешить, накричать на Нее, а Ангел в очках головой кивает: «Нельзя» и обратно главрежа сажает. Лера звонко всхлипывает. Ее мобильный поет Витасом, она отвечает, пытаясь успокоиться:

— Алё. Да. Что?! Нет… О, Боже…Ирина Васильевна, как?… Когда?…

— Что случилось? — спрашиваю я у Брата.

— Мы в коме. Завтра уходим.

— Браслет?

— Так было надо…

Лера дрожит. Открывает ноутбук…В тишине шелестят кнопки.

— Фирочка, миленькая, отзовись…

Со всей силы хлопает крышкой ноутбука, бросает компьютер на пол, забирается с ногами на диван. Ее новые слезы багровеют, потом чернеют. Всем известно, что кровь не красная, а черная, особенно при тяжелых ранах. А Ее душа сейчас такая, словно ее выбросили с двадцатого этажа на асфальт. Пойду схожу к Пантелеймону. За бинтами.

Кто хоть раз заглядывал в глаза Николаю Чудотворцу, в те, которые горят над бронзовым церковным подсвечником, утыканным тлеющими просьбами, — тот больше не сможет оставаться иноверцем. Санта-Клаус совершенно не похож на икону. Особенно если смотреть на него минут пять подряд и ни на что не отвлекаться. Валентин Геннадьевич давно открыл для себя эту истину, и поэтому пришел в храм и протянул браслет Николаю.

Уже потеряв сознание, главреж видел, как рука Николая показалась из иконы, и взяла украшение. Как браслет превратился в кого-то живого, и еще долго извивался, в глупой надежде на спасение. Как какая-то Темная Прозрачная Женщина подошла вплотную к Валентину Геннадьевичу, лежащему на полу, нагнулась над ним и сказала тихо, с хрипотцой, по-звериному:

— Сдохнешь. Понятно тебе?

Как Юноша в роговых очках подбежал, ударил ее по лицу, и она растаяла. Как Юноша помог ему встать, и как они стояли и слушали литургию. Как плакал на кресте Христос, грязный, с кровоподтёками повсюду. Как по стене над алтарем туда-сюда ходили нарисованные апостолы, и разговаривали между собой. Как маленькие крылатые дети, босоногие мальчишки, подбегали к кресту, собирали кровавые капельки с Иисуса в чайные чашки, а потом улетали в алтарь, и выливали кровь в причастную чашу… И кисельный ветер раздувал оранжевые свечки.

— Инге нужна Таисия, — говорит Ангел Валентина, снова и снова поправляя очки на носу — читает свое Познание.

— Понимаю. Дверь еще открыта. И закрыть ее окончательно может только Она сама, — отвечаю я, и обнимаю Валерию.

— Возьми на память, мне они больше не нужны, я и так всё вижу. А тебе пригодятся. И не только тебе, — с этими словами Ангел Валентина поворачивается к Лере, которая поднимает с пола ноутбук. А я надеваю роговые очки. Внутри меня вдруг принимаются шелестеть все листья мира, я чувствую сгустки ветра в животе, и космическую пропасть в сердце. Ах вот каково это — примерить очки познания.

В них действительность резко меняется. Мы находимся в горах, горы блестят металлическим сиянием, словно они из стали — и от этого жутко. Ужас жгучей вьюгой ходит по моим внутренностям, и они вроде как тоже порастают металлической коркой. Лера сидит, прислонившись к горе, а на коленях у нее раскрытая раковина, морская, невероятных размеров. А внутри не жемчуг, а клубок червей-переростков. Ее рука обильно кровоточит, и от Валерии вниз по скату тянется малиновый ручеёк. Солнце тут как будто электрическое, в тысячи, в миллионы ватт, горы не отбрасывают теней, и от злого преследующего света нигде не скрыться. Стаскиваю очки. Лера на диване с раскрытым ноутбуком: