Эльдар Саттаров - Транзит Сайгон-Алматы

Когда маршал Петэн пожимал руку Гитлеру, чтобы спасти уцелевших французов от кровавой бойни и планомерного, методичного и систематичного уничтожения в концентрационных лагерях, один из его бывших подчинённых, в своё время даже назвавший сына Филиппом в честь маршала, внезапно понял, что судьба преподнесла ему уникальный шанс. История зачастую повторяется то в виде фарса, то в виде низкобюджетного сиквела к нашумевшему блокбастеру. Подобно Людовику XIV из династии Бурбонов, этот французский генерал, поражённый алмазной пулей озарения прямо в лоб, вдруг заговорил от лица всей нации, отождествляя себя с самой Францией. Оставив маршала ради берегов продрогшего Альбиона, он воззвал с них к французскому народу по радио, с неохотно данного лордом Галифаксом дозволения, на волнах Би-би-си, и даже вроде бы небольшой горсткой людей из этого народа был услышан. Он громогласно заявил тогда, что Франция не одинока, потому что «за ней осталась Империя», которая, дескать, может опереться на другую империю, Британскую, безраздельно царившую на морях, а также на промышленную мощь её бывшей колонии, Соединённых Штатов. Нет, Франция была не одинока, потому что не чувствовал себя одиноким в тот момент сам де Голль, весьма радушно и со всяческими признаками понимания принятый в стране туманов как пронырливым Уинстоном Черчиллем, так и напыщенными, инфантильными пэрами. Поэтому, он, де Голль, и отказался в августе сорок пятого объявить Республику с балкона парижской ратуши, несмотря на просьбы лидеров Сопротивления.

— О чём вы говорите? — возмутился де Голль. — Республика никогда не прекращала своего существования.

— Но мы же победили Виши и отобрали у них власть, почему бы вам, генерал, не сообщить об этому ликующему народу? — взмолились лидеры.

— Правительство Виши никогда не было ничем и остаётся ничем, — сказал он, как отрезал. — Виши вообще не было. Что такое Виши? Была сражающаяся Франция, была свободная Франция, был Комитет национального освобождения под моим командованием, и он себе её, так сказать, постепенно вернул.

— Так вы не будете объявлять Республику народу? — озабоченно переспросили на всякий случай лидеры.

«Я и есть Республика», — подумал де Голль, но, сделав благоразумную паузу и молодцевато дёрнув себя за козырёк, он ответил лидерам на чуть более уравновешенных тонах:

— Я и есть президент этой Республики. Мне незачем её объявлять.

Республика, между тем, перебиваясь американским пайком, всё глубже увязала в долгах и относительно безнадёжной послевоенной разрухе. Разумеется, при таких обстоятельствах лишь полный болван или искренний, неисправимый идеалист отказался бы от заморских владений, кормивших национальный бюджет этой самой Республики. Пока товарищ Чан, выложив маузер на стол и развалившись в кресле генерал-губернатора, внимательно изучал адмиральские бумаги, мелко и часто испещрённые галочками да крестиками, британские королевские ВВС уже высадили в окрестностях Сайгона некоего полковника Седиля, которому лично де Голль наказал передать товарищу Чану и иже с ним несколько туманных, многообещающих, но в то же время внушительных слов во всём, что касается «наших владений». Когда небритый и взмокший от пота полковник ввалился к нему в кабинет и несколько сумбурно вывалил на него ворох многообещающих, но в тоже время внушительных слов, товарищ Чанг чутьём понял, что с этими людьми придётся считаться, и поэтому мгновенно с чисто восточной хитростью решил отделаться столь же велеречивыми и кружевными заверениями в лояльном антифашизме.

— О да, месье Седиль, конечно месье Седиль, — залебезил он в завершение разговора. — Индокитайская федерация в рамках Французского Союза — это совершенно замечательная идея, месье Седиль. Мне самому очень нравится! Очень! Но генералу де Голлю следовало бы напрямую обсудить это с Хошимином, месье Седиль, главой нашего государства, ДРВ, не менее легитимным, чем сам де Голль.

— Погодите, месье Чанг, можно я запишу, говорите помедленнее…

— О да, месье Седиль… Но не хотите ли выпить, полковник?

— Очень хочу, — сразу же оживившись, закивал месье Седиль.

Товарищ Чанг прогулялся до шкапика и вынул оттуда пузатенькую бутыль, остававшуюся там ещё со времён адмирала. Разлив коньяк по бокалам, он двумя руками преподнёс её Седилю. Тот дождался пока Чанг пригубит первым, и с видимым наслаждением начал хлебать свой, запрокинув голову и выставив напоказ свой жадно прыгающий кадык. Товарищ Чанг стоял у окна, выходившего на автосалон Бенье и, прижавшись лбом к стеклу, мрачно разглядывал оживлённую сутолоку на углу бульваров Боннар и Шарне. Он находил Сайгон прекрасным и очень хотел властвовать над ним, но понимал, что, видимо, уже не получится.