Юй Хуа - Братья

Трое молодых людей за несколько месяцев сдружились — не разлей вода. Их общим хобби было изучение и обсуждение прекрасных округлостей Линь Хун. Классики нашей Лючжэни все мозги себе сломали, пока не нашли целую кучу разных литературных выражений: реалистичных и лиричных, сравнений и метафор, описаний и рассуждений — и вывалили их все пред светлы очи Бритого Ли, желая, чтоб он выступил судьей и выбрал, какие из них будут для определения прелестей их дамы наиболее уместны и наиболее ярки. Наиболее уместные, по мнению Ли, слова все оказались донельзя реалистичными, а наиболее яркие — лиричными. После того как предмет их дискуссии был исчерпан, дружба Ли с литературными корифеями рассосалась сама собой. Но прежде, глубоко за полночь, юные дарования отправлялись воровать книги. Эти книги были изъята при обысках в культурную революцию, а потом на них был наложен арест. Бритый Ли несколько раз отправлялся стоять на стреме, пока они таскали добычу, и многие восхитительные словеса для красот Линь Хун были выужены потом из этих натыренных ими книг.

Из всех посвященных только Кузнец Тун не звал малолетнего Ли повелителем жоп. Он-то хотел обменять драгоценный секрет Линьхуновой задницы на миску бросовой лапши совсем без приварка, да Ли не пошел у него на поводу. Как говорится, отправился по шерсть, а вернулся стриженым — потерял Кузнец Тун свою пустую лапшу совсем зазря. Завидев на улице Ли, Кузнец ревел ему вслед:

— Ах ты, ублюдочья жопа!

Но Бритый Ли на это ничуть не сердился. Он со всем благоразумием советовал Кузнецу:

— Уж лучше называй меня «повелитель жоп».

Иногда Ли встречал на улице Линь Хун. Ей было тогда восемнадцать. Как говорится, девушка в восемнадцать лет — что цветок на ветке, так вот Линь Хун была тогда всем цветам цветок. Как только она появлялась на улицах поселка, все мужики тут же принимались пожирать ее глазами. Все эти типы знай себе пялились почем зря, а рта раскрыть никто не решался. Как-то раз Ли с энтузиазмом двинулся ей навстречу и, словно закадычный приятель, обратился к Линь Хун:

— Давненько не видались, Линь Хун! Как поживаешь?

Девушка зарделась от смущения. Этот пятнадцатилетний оболтус, что подглядывал за ней в нужнике, шел как ни в чем не бывало с ней рядом, не обращая ни малейшего внимания на удивленные и насмешливые рожи прохожих, и продолжал с энтузиазмом гнуть свое:

— Как там домашние?

Линь Хун заскрежетала зубами от злости и тихо сказала:

— Отвали!

Услышав это, Ли обернулся и посмотрел на толпу. Он замахал прохожим руками, будто Линь Хун велела убираться прочь именно им. Потом он, взвалив на себя обязанности ее опекуна, сказал едва не плачущей от раздражения спутнице:

— Куда идешь? Давай провожу.

Линь Хун потеряла уже всякое терпение. Она громко выругалась:

— Отвали! Шпана! — Ли снова обернулся и посмотрел на прохожих. Тут Линь Хун совершенно недвусмысленно обратилась к нему: — Я хочу, чтоб ты отвалил!

Под оглушительный хохот прохожих Бритый Ли остановился и стал глядеть вслед удаляющейся фигурке Линь Хун. Он разочарованно обтер губы и сказал толпе:

— Она еще сердится на меня. — Потом он покачал головой, тяжко вздохнул и с сожалением произнес: — Ох, не стоило мне допускать такой жизненно важной ошибки.

Слухи обо всех проказах Бритого Ли понемногу доходили до Ли Лань. От этого ее голова наклонялась все ниже и ниже. Из-за первого мужа ей случилось уже быть жертвой скандала, теперь ей приходилось выносить то же самое из-за сына. Прежде она умывалась слезами, теперь же ее слезы вытекли все, до последней капли. Ли Лань держала рот на замке и не вмешивалась в дела Бритого Ли. Она знала, что уже не в силах управлять им. Она часто просыпалась в ночи от головной боли и в страхе думала о том, что же с ним потом будет. Чуть не каждый раз ей не удавалось смежить глаз до рассвета, и она с горечью твердила сама себе:

— Господи, за что ж уродился мне этот дьявол?

Когда Ли Лань надломилась духом, ее здоровье тоже пошатнулось: мигрени становились все сильнее, потом что-то случилось и с почками. Пока Ли набивал себе брюхо лапшой саньсянь и отъедался почем зря, Ли Лань перестала ходить на работу. Она взяла больничный и сидела дома, вся пожелтевшая и иссохшая. Каждый день Ли Лань нужно было отправляться в больницу на уколы. Тамошние врачи и медсестры чуяли вонь от ее волос даже через свои марлевые повязки. Они говорили с ней, отвернув головы, и делали уколы, встав к ней боком. Когда Ли Лань стало хуже и потребовалась госпитализация, они сказали: