Юй Хуа - Братья

— С тех пор как ваш папа умер, в мире больше не осталось никого, кто умел бы так делать.

Сун Ган остался у Бритого Ли на два дня. На третий день утром его дед, тот самый старик помещик, пришел с мускатной тыквой. Не переступая порога, он остановился снаружи. Ли Лань тепло и сердечно крикнула ему «Отец!» и с небывалым пылом принялась тянуть его за рукав, стараясь затащить старика в дом. Тот зарделся, замотал головой и наотрез отказался проходить. Ли Лань не оставалось ничего другого, как притащить из дома скамейку, чтобы старик смог сесть на нее на улице. Но он не сел, а остался торчать столбом — только быстро наклонился и положил свою тыкву за порог. Он терпеливо ждал снаружи, пока Сун Ган доест свой завтрак. Когда Сун Ган вышел, тот взял его за руку, будто кланяясь, покивал Ли Лань и ушел вместе с внуком.

Ли подбежал к двери и с болью посмотрел на брата. Сун Ган много раз оборачивался и с болью глядел в глаза Бритого Ли. Его рука поднялась до плеча, чтоб помахать на прощанье, и Ли так же высоко вскинул ладонь и замахал вслед.

С тех пор Сун Ган приходил в поселок чуть не каждый месяц, но не один, а с дедом, который вез овощи на продажу. Они вдвоем входили в поселок еще затемно, пока Бритый Ли сладко спал. Миновав южные ворота, Сун Ган несся по предрассветным улицам, зажав в руках два вилка свежей капусты, прямо к дому Бритого Ли. Он тихо клал капусту на пороге, а потом бежал обратно на рынок, садился рядом с дедом и принимался драть за того глотку:

— Капуста! Капуста!

Сун Ган с дедом часто распродавали капусту уже к утру. Прихватив свое пустое коромысло, старик брал внука за руку и специально шел с ним обратно кружным путем, чтоб оказаться у дома брата. Они вдвоем тихонько останавливались у дверей и слушали, что происходит внутри: не встают ли уже Ли Лань с сыном? Но те всякий раз еще крепко спали, а капуста так и лежала у порога. Сун Ган с дедом нехотя шли назад бесшумными шагами.

Первый год Сун Ган всякий раз, отправляясь в поселок, приносил Ли несколько конфет. Он оборачивал их в листья платана и придавливал у двери камнем. Ли и представить себе не мог, сколько тянучки получил его брат от Ли Лань, да только выходило так, что в течение этого года ему почти каждый месяц доставался «Большой белый кролик».

Утром, встав с постели, Ли Лань раскрывала дверь, замечала покрытую росой капусту и кричала сыну:

— Сун Ган приходил.

Ли мигом вскакивал и кидался к камню у порога. Перевернув камень и вытащив из листвы конфеты, он бросался бежать вдоль по улице. Его мать знала, что Ли хочет увидеть брата, и не держала его. Когда он добегал до рынка, там уже не было и следа Сун Гана. Тогда Бритый Ли стремительно разворачивался и бежал к южным воротам. Несколько раз братьям удавалось там увидеться. Ли замечал вдалеке Сун Гана, который брел вслед за дедом с его коромыслом, и вопил из последних сил:

— Сун Ган! Сун Ган…

Услышав это, Сун Ган оборачивал голову и кричал что было мочи:

— Бритый Ли! Бритый Ли!

Его брат махал руками и выкрикивал его имя. Сам Сун Ган то и дело оборачивался на ходу, тоже махал брату рукой и звал того по имени. Ли вопил не переставая, даже когда Сун Ган пропадал из виду, он по-прежнему торчал у ворот и голосил:

— Сун Ган! Сун Ган…

От каждого его крика откуда-то с небес доносилось эхо:

— Ган…Ган…

Долгие годы бесшумно пронеслись над нашим поселком — семь лет прошло, как отрезало. А в Лючжэни женщине после смерти мужа месяц нельзя было мыть голову, самое долгое полгода.

Как умер Сун Фаньпин, Ли Лань так ни разу и не вымыла голову. Никто не ведал, каким было ее чувство к Сун Фаньпину — глубже самого синего моря. Семь лет она не мыла волос, да наяривала их брильянтином, так что стали они чернее черного, заблестели ярче яркого. Аккуратненько причесавшись и гордо вскинув голову, она выходила на улицу, и лючжэньские пацанята бежали за ней с криками:

— Помещица! Помещица!

Лицо у Ли Лань было все время растянуто в надменной улыбке. Хоть они с Сун Фаньпином и успели пожить как муж с женой всего только год да два месяца, однако ж в глубине души было это время для нее дольше всей жизни. Целых семь лет запах от немытых волос Ли Лань, сдобренных вдобавок брильянтином, становился все тошнотворнее. В самом начале, едва она приходила домой, комнаты тут же наполнялись вонью нестираных носков, а потом уж, едва она выходила на улицу, все прохожие унюхивали ее запах. Наш лючжэньский народец обходил Ли Лань за версту. Даже ребятня, что прозвала ее «помещицей», и та разбегалась во все стороны. Сверкая пятками, они зажимали себе носы и вопили: